«Решительный мальчик для своих-то лет, — подумал Стин. — Если ему повезет выжить, то со временем он научится скрывать свои чувства. Ну и ладно, вернемся к делу».
— Что ж, — сказал Стин, закрывая дверь библиотеки, — всегда очень жаль, когда недальновидные люди вмешиваются в ход истории.
Он внимательно посмотрел на чакмооля, первый раз увидев его таким здоровым и окрепшим. Невероятное существо: если не знать, на что смотреть, то его не отличить от обычного негра средних лет. Стину вспомнилась рассказанная Аароном Бэрром история о загадочном черном человеке, который периодически появлялся и нагонял ужас на мексиканские племена. Они называли его «нагваль», волшебник. Кроме того, чакмооль был очень похож на необычный камень, который Бленнерхассет привез из джунглей Мексики и держал в своем кабинете: квадратное лицо с тяжелым лбом и еле заметный намек на монгольскую складку на веке. К сожалению, когда планы Бэрра провалились, Бленнерхассет в приступе паники уничтожил камень. Стин появился как раз вовремя, чтобы успеть спасти зеркало и еще несколько древних вещиц.
Стин понял, что отвлекся. Под совместным воздействием усталости и бальзама мысли путались.
— Я думаю, пора представиться. — Он прокашлялся. — Меня зовут…
— Широкая Шляпа, — вставил чакмооль. — Ты привез меня в город.
— Да, верно. — Стин был слегка ошарашен: чакмооль назвал его именем, данным ему Люпитой, и к тому же каким-то образом выучил английский. Кроме того, голос чакмооля странным образом продолжал звучать в голове, сбивая с толку. — А ты?
— Последний раз я был известен как «Нецауальпилли», но это не мое имя. Имена здесь не имеют значения.
— Хорошо.
Нецауальпилли? Советник Монтесумы по имени Нецауальпилли был обвинен в колдовстве. Согласно ацтекской легенде, он предсказал прибытие Кортеса, а потом исчез — поговаривали, что он прячется от испанского нашествия где-то в пещере. Стин никогда не связывал эту легенду с чакмоолем, хотя, возможно, и следовало бы. Судя по всему, Нецауальпилли был искусным политиком.
Стин занервничал. Пожалуй, слишком наивно было думать, что можно прожить две тысячи лет и не научиться разбираться в людях.
Стин собрался сесть в кресло, которое только что освободил Макдугалл, но затем передумал и вместо этого проделал ритуал замены цветочка в петлице: завернул увядшую розочку в носовой платок и выбросил в корзину для бумаг. Как всегда, привычные действия успокоили его. Стин поправил галстук и приготовился начать свою речь.
Однако чакмооль не дал ему и рта раскрыть.
— Стин, что ты собой представляешь?
Вопрос ошеломил Стина, и он задумался на несколько секунд, прежде чем ответить.
— Я дальновидный человек, — наконец ответил он. — Человек, который творит историю.
Чакмооль улыбнулся:
— Кто угодно может попасть в анналы истории — не только пророки, но мелкие преступники и убийцы.
Он что, намерен вести интеллектуальные дискуссии? Хотя почему бы и нет: больше трехсот лет у чакмооля не было возможности поговорить с человеком. С другой стороны, чакмооль все же не совсем человек, и кто его знает, о чем говорят боги?
— Не спорю, — ответил Стин. — Однако убийцы просто записывают и комментируют. А пророки — и провидцы — диктуют то, что будет записано.
— Возможно. И тем не менее, сколько пророков остались, не замечены и позабыты?
— Подобное наверняка случалось. Но великое остается. Невежество и посредственность — это препятствия, которые нужно преодолеть.
— Вот как? И ты намерен проявить упорство?
У Стина появилось ощущение, что он принимает участие в одном из диалогов Сократа, играя роль Крития или еще какого-нибудь наивного дурака.
«Я должен перехватить инициативу, — подумал Стин. — Показать ему, что не позволю себя недооценивать».
— Намерен, — сказал он. — По сравнению с тем, что мы собираемся сделать, подвиги Цезаря покажутся выходками дворового хулигана. Вновь разбудить бога — настоящего живого бога, рожденного из крови его народа; существо, принадлежащее этому миру и в то же время, выходящее за его пределы, — этого никто никогда не делал. Никто даже представить себе такое не мог. А мы сделаем.
Чакмооль неразборчиво проворчал что-то себе под нос и щелкнул пальцами, указывая на дождь за окном.
— До того как появились люди, до того как появился я, Тлалок уже существовал. Тот, кто заставляет все расти, не нуждается в верующих, чтобы жить. Это люди в нем нуждаются. Он вовсе не младенец, которого можно пробудить ото сна соском твоей веры. — В тихом голосе чакмооля разгорался гнев. — Ты думаешь, могущество получает тот, кто кормит богов сердцами? Широкая Шляпа, могущество приходит к тому, кто верит, и люди, даже если они позабыли это на тысячу лег, со временем все равно вспомнят, что Тлалок живет не в дыме жертвенных костров. Он дерево, из которого сложен костер. Он земля, и он вода. Познать его означает почувствовать мощь земли и воды, молить о молнии, стоя по колено в воде. Были и другие до тебя — те, кто считал, что страх перед богами дает власть. Тлалок видит таких людей, и Тлалок не сидит, сложа руки.
— Вот именно, — горячо заявил Стин. Этот допрос уже начинал его раздражать. — Тлалок не сидит, сложа руки! Это благодаря ему я нашел твое покрытое плесенью тело в вонючей норе — потратив на поиски тридцать пять лет жизни! Это благодаря ему ты проснулся точно в предсказанный мной момент. Это благодаря ему я выбрал ту самую девчонку из тысяч, рожденных в тот же день. И уж конечно, благодаря ему мы все собрались здесь — опять-таки, как я и планировал, — располагая достаточным временем, чтобы зажечь огонь Шестого солнца. — Стин обнаружил, что его трясет — как от ярости, так и от недовольства собой за то, что потерял самообладание. — Посмотри на нее! — бросил Стин, указывая на девчонку. — Еще неделя, и от шрамов не останется и следа. Разве это случайность?
Когда Стин показал на нее, девочка дернулась, словно хотела прикоснуться к лицу, но остановилась и сложила руки на коленях. Чакмооль улыбнулся, видя ее смущение.
— Еще немного, Нанауацин, — мягко сказал чакмооль. — Скоро, драгоценный мой нефрит. Скоро ты снова станешь здоровой и будешь готова завершить свой путь. — Он еще на мгновение задержал на ней взгляд и обернулся к Стину: — Все, что ты сказал, правда. Но ты похож на человека, похваляющегося роскошными одеждами, в то время как его раздетые догола дети стучат зубами от холода. Твои слова — это шелуха, брошенная в воздух, чтобы скрыть урожай твоих деяний. Ты сам создал все препятствия, а теперь гордишься их преодолением. Именно ты позволил Прескотту захватить талисман с моей накидки, и именно благодаря тебе Прескотт выжил и был помечен Глазом Древнего бога. Эта отметина привела его к Таманенду, и теперь Прескотт носит защиту Древнего бога, словно плащ. И кто-то еще, кого я не могу увидеть, помогает ему. Зачем? Из желания отомстить тебе. А теперь расскажи мне, как велики и как благородны были твои успехи.
