– Хочу к художнику! – быстро сказала Наташа.
Секунда молчания, и… взрыв безудержного хохота. «Все девки к нему льнут!», «Губа не дура», – в общем шуме раздались возгласы. И парень, тот, долговязый, который восхищенно таращился на девушку, был вытолкнут в проход между стульями.
Подняв руку, Батурин остановил гомон, обратился к нему:
– И не стыдно отказываться, Богунец?
– Мы… Я храплю, здорово храплю, Николай Петрович! Ей не понравится… Она сбежит, – еле сдерживая смех, тонким голосом лепетал Богунец.
– Товарищ командир, да это не он. Не его я имела в виду! А он пусть… храпит!
– Наталья Владимировна, вы сказали, что хотите к художнику, а «Художником» у нас кличут Антона Богунца за его различные художества. И не беспокойтесь, летчик он приличный. Закончили?
– Нет! – упрямо сказала Наташа. – Я имела в виду настоящего художника, того, кто рисовал в клубе оленя с облаком на рогах. Вас, товарищ командир!
Все пилоты быстренько подняли руки, поддерживая девушку.
– Ну что ж… тогда последний вопрос. – Чувствовалось, Батурин еле сдерживал недовольство. – Старый редактор стенной газеты заболел, и, кажется, надолго. Нужен новый. Выбирайте. Я предлагаю оказать доверие товарищу Луговой, надеясь, что газета наша станет острой. Будут другие предложения?
Все опять поспешили проголосовать «за». – Тогда свободны… Готов к разговору с вами, товарищ замполит. Задание командира эскадрильи получил, но сначала несколько вопросов, если не возражаете.
– Не церемоньтесь, Николай Петрович. Считайте на сегодня меня своим учеником.
Батурин подождал, когда все пилоты вышли из комнаты, поднялся из-за стола, подошел и сел рядом с Донсковым. Вначале их разговор походил на допрос. Батурин спрашивал, а Донсков отвечал коротко и отрывисто.
– Налет на вертолете?
– Три тысячи часов.
– Общий налет?
– Около четырех.
– К каким работам допущены?
– Ко всем.
– Какой тип вертолета вам больше по душе?
– Ми-4.
– Где квартируетесь?
– Пока в гостинице.
– Можете ли завтра приступить к тренировкам?
– Хоть сейчас.
– Отлично, прошу в комнату предварительной подготовки.
Они прошли в другую комнату, залепленную по стенам схемами, картами, красочными выписками из летных документов. Макеты под стеклом. Застекленные шкафы с ветрочетами, навигационными линейками, планшетами и пачками штурманских бортжурналов стояли в ряд напротив окон. Над шкафами во всю длину комнаты – рисунок вертикального разреза Хибинских гор, под ним метеорологическая справка:
«Плато РАСВУМЧОРР
Среднегодовая температура воздуха – 6 градусов.
Снежный покров удерживается 292 дня в году
Число дней с туманами – 293 дня в году.
Число дней с метелями – 190 дней в году».
«Ишь, ты! – подумал Донсков, – почти триста дней в году нелетных!»
Батурин подошел к большой карте Кольского полуострова, точно такой же, какая висит в кабинете комэска, и, взмахнув указкой, начал говорить как по писаному. Донсков прислушивался, как таяла льдинка в его голосе, и замполиту казалось, что он говорит не о районе воздушных перевозок, не о «Спасательной» зоне, а о месте, в котором родился.
– Если вы хотите летать, приносить пользу и сохранить голову, – говорил Батурин, – то должны любить этот уголок земли, почитать его хозяев, изучить повадки погоды. Полуостров раскинул свои земли на сто тысяч квадратных километров, и каждый километр вы должны знать. Сверху вы увидите голубые Умбозеро, Иманрду, Ловозеро, из них рвутся реки, они рассекают тундру и нагорья, но у каждой свой курс бега. Поной и Варгуза, пробежав четыреста верст, ныряют в Белое море, а Воронья, например, тащит воду в море Баренцево. Запомните – пригодится при потере ориентировки, от чего здесь никто из нас не застрахован. Моря дышат циклонами, но даже если выдастся приличная погода, будьте начеку.
Он рассказывал о полуострове почти с теми же интонациями, как и вчера Комаров. И не только они, а и те пилоты, с которыми Донсков уже успел побеседовать, знали до камешка и, видно, любили свой край.
– И еще: не забыли вы заповеди вертолетчика при посадках в горах и на лесные поляны?
Донскову было интересно слушать, и он не стал утверждать, что знает их.
– «Хоть ты и не обезьяна, но всегда помни: в полете у тебя длинный хвост»,
«При посадке в лес передвигай глаза на консоли!»,
«Если „шаг-газ“ стал „резиновым“, значит, земля падает на тебя!» – сказал Батурин, и перед Донсковым память воскресила случаи, когда вертолетчики, забыв, что у их машин длинные хвостовые балки, ломали винты о деревья, концы лопастей превращались в мочалки из-за плохой осмотрительности и расчета. Перед ним встали битые в лесу вертолеты из-за перетяжеления винта на посадке. Мудрые заповеди выработали Время и Опыт.
Через два часа Батурин с Донсковым поднялись на вертолете. Выполнив несколько стандартных полетов по кругу, пошли в «зону». Пока набирали тысячу метров над аэродромом, Батурин курил, откинув голову на верхний обрез спинки сиденья. Неожиданно сказал с нарочитым равнодушием:
– Ястреб как летит? Элегантно, с достоинством, стриж проносится стремительно – только его и видели. А курица? Невысоко, недалеко, неуклюже: много энергии тратит.
Он уколол замполита за чрезмерное старание. И пожалуй, был прав. Донсков сделал первые полеты четко и грамотно, но как ученик. А Батурин хотел увидеть его почерк, манеру полета, достоинства и недостатки раскованной техники пилотирования.
Вираж на вертолете – трудный элемент, уж больно много разных по направлению аэродинамических сил стараются его выбить из правильного законченного круга. Донсков прокрутил пару виражей с разрешенным креном в двадцать градусов идеально, потом заложил крен сорок пять. На Батурина не подействовало. Его безразличие царапнуло Донскова, и он, разогнав скорость, завалил вертолет набок. Тюльпан несущего винта встал к горизонту под восемьдесят градусов, и пилотов сильно прижало к креслам. Карие глаза Батурина почти спрятались под веками, и из узких щелок он метнул острый взгляд на приборы. «Ведь не удержит машину!» – подумал он, а Донсков вырезал в небе невидимый чистый круг и торжествовал. Из левого виража переложил вертолет в правый, завершил восьмерку и с чувством собственного достоинства взглянул на Батурина. Голова его опять была откинута на спинку пилотского кресла, глаза полузакрыты.
– Что дальше? – спросил Донсков.
– По заданию. Если еще какую-нибудь штуку выкинете, не стесняйтесь.
Больше «штук» Донсков не выкидывал. Спокойно закончил работу в «зоне», зашел по системе слепой посадки на аэродром, запросил у диспетчера разрешение на приземление.
