– Фу, как грубо! – поморщился Гладиков.
Комаров ребром ладони стукнул по столу:
– Ладно! Хватит!.. Сегодня у Антоши Богунца день рождения. От его имени приглашаю вас обоих после рабочего дня на маленький сабантуй. Я и мои заместители будут у Богунца. А пока разрешите нам остаться, поговорить семейно.
Когда инспектора ушли, Комаров положил лоб на скрещенные ладони и долго молчал. Поднял голову, потер мешочки под глазами. Набил свежим табаком трубку.
– И все-таки разговор полезный, друзья. Особенно для вас, Владимир Максимович. Жизнь в ОСА немного проясняется?
– Чуть-чуть!
– Тогда позволю себе сказать, что посадочка на «флаг», которую вы отчубучили с Николаем Петровичем на тренировке, – о ней сейчас все говорят, – повысила вашу летную цену, авторитет же замполита не укрепился, боюсь, наоборот.
Глава 2
VII
На полуостров пришло лето, похожее на весну средней полосы России, только без розовых зорь и ярких закатов. Парила земля, торопясь вытянуть зелень к солнцу. Над блескучими озерцами и болотцами зудела и вилась мошкара. С одной стороны круглосуточно висело солнышко, с другой – появлялась и исчезала белесая луна.
За день Донсков сильно уставал, а ложился в постель и не мог заснуть, одолевали навязчивые мысли. «Не зря ли небо копчу? Не к добру это – а? Старею, начинаю подводить итоги».
Движение по жизни ему представлялось похожим на скольжение по веревке с узлами. Ровный участок – живешь быстро, незаметно. Потом событие – узел. У Донскова первым крупным узлом была планерно-десантная операция в белорусские леса. А потом рейс к окруженным десантникам, откуда его с девочкой-санитаркой, впоследствии ставшей его женой, унес воздушный шар. Его друзья Михаил Кроткий и Борис Романовский ушли с десантниками через болота и топи пешком. За два дня рейда по тылам немцев ко времени перехода линии фронта из сотни осталось девять человек. Да и те до 1950 года числились пропавшими без вести. Но и этот узел развязало время.
Много людей хороших и разных встречалось на пути: об одних память хранят обелиски, другим посчастливилось выжить – теперь их достойно чествуют по большим праздникам, при воспоминании о третьих сжимаются кулаки. Во время войны ржа человеческая особенно была заметна. Имена стерлись в памяти – только напрягшись, можно восстановить события… Летчик по фамилии Костюхин, запаниковал в горячем ночном небе и в самой гуще зенитных разрывов над линией фронта отцепил от своего самолета-буксировщика десантный планер. На аэродром вернулся без троса и, страшась наказания, решил скрыть свое предательство. Ему помог в этом кладовщик планерной школы, совсем молодой парень Ефим Мессиожник. Помог ради дальнейшего шантажа. Из летчика сделал слугу. Когда все открылось, Костюхина осудили. Ефим Мессиожник скрылся. Уже после войны его пытался разыскать Борис Романовский, но…
Очень хотелось Донскову повидать Романовского и «поплакаться в жилетку»: трудно, Боря. Не могу найти ту печку, от которой должен плясать замполит…
На новом месте Донскову нравилось все. Компактный городок в окружении душистого ельника. Пернатое половодье в синем-синем небе. Чистота и порядок на аэродроме. А главное – люди, спокойные, немногословные, готовые на работу в любых условиях. Почти все они перекочевали сюда из центральных районов страны. Одни, чтобы найти место лучшего применения своим способностям. Другие – хорошо заработать. Наверное, есть и третьи…
Он уже видел саами в ярко-голубых и красных праздничных одеждах. Успел с некоторыми познакомиться. Трепал холки красавцев оленей. В их темных прекрасных глазах, ему показалось, таится скорбь и покорность мучеников. Удивлялся, что ни овса, ни сена, ни даже хлеба они не едят! Только ягель. Грибы.
Донсков услышал и записал одну из песен саами:
…Солнце! Сегодня такое солнце!
Я смотрю на него.
И у меня за щекой
Тает кусочек оленьего жира!..
Его поразило обилие собак в городке. Почти все с тяжелыми головами, переходящими прямо в тело, как у волков. Хвосты похожи на полено. Собаки почти не лают. Выражают чувства движениями тела и желтыми раскосыми глазами. Глаза могут темнеть от злобы, сиять и жмуриться от ласки. Они становятся пустыми при взгляде на чужого человека, если рядом хозяин. Они могут плакать от незаслуженной обиды. Собак здесь любят, как настоящих друзей. Ходят с ними даже на работу, летают. У инспектора по кадрам Ожникова есть даже прирученная росомаха. Ожников вызвал у Донскова особое любопытство. Замполит много беседовал с людьми, самыми разными, чтобы раскрыть их для себя, понять если не каждого, то хотя бы тех, кто задает тон в городке. Ожникова встречал каждый день и не мог как следует рассмотреть его лицо: брови, усы, густая борода и копна полувьющихся волос (все черное с большой проседью) оставляли открытыми только губы, длинный нос и кусочек лба над ним. Матовый кусочек с бороздками тонких морщин и черные глаза.
Ожников профсоюзный бог в подразделении. Внештатный корреспондент областной газеты. И еще – масса общественных должностей. С кем бы ни начинал говорить Донсков, обязательно слышал его фамилию. Кто достал саамовскому колхозу полтонны дефицитного в тундре металлического уголка для нарт? – Ожников. Организовал соревнование за экономию горючего среди пилотов? – Ожников. Это топливо, сэкономленное, передали рыбакам, и на нем вышли в море сейнеры. На слете пионеров Заполярья Ожников сделал прекрасный доклад о своих друзьях, погибших в борьбе с горными егерями дивизии «Эдельвейс». Он же лично слетал в Мурманск и получил по безнадежному наряду триста метров батиста для яслей. Заодно обеспечил городок мандаринами. Его знают от Лапландского заповедника до Беломорских луд. Хватает же у человека времени и страсти на самые раз личные полезные дела. А сам бобыль! Беспартийный… Такие люди заслуживают особой благодарности. Донсков решил поговорить о нем в райкоме партии и со своим начальством из политуправления: энергию Ожникова неплохо бы применить еще более широко.
Правда, один раз замполиту пришлось огорчить Ожникова. Чем-то не понравилась инспектору по кадрам Наталья Луговая, и он решил послать ее работать на Черную Браму, отдаленную рабочую точку на руднике, где полетов много, а условия для жизни оставляют желать лучшего. Командир эскадрильи Комаров не согласился с ним. Разговор был при Донскове. А через неделю Донсков узнал, что Луговая все-таки едет на Черную Браму дублером второго пилота. Поинтересовался у Комарова, почему изменено решение. Командир ушел от объяснений. Донсков пошел к Ожникову. Тот показал приказ, подписанный Комаровым. Замполит взял приказ и снова пошел к комэску. Комаров обозвал его «настырным», но перечеркнул приказ синим карандашом от угла до угла. Даже надорвал бумагу. Когда замполит вернулся к Ожникову и отдал ему перекрашенный синим приказ, тот спрятал глаза.
– Думаю, вы больше не будете настаивать, Ефим Григорьевич? – спросил Донсков, пытаясь уловить взгляд Ожникова.
