Трофим не досидел год – попал под амнистию. Опасаясь оттока рабочей силы, бывших зэков брали на договоры, давали пособия, даже ссуды на строительство, можно было и семью за счет «Дальстроя» привезти. Но семьи у Трофима не было, да и вокруг стоял воровской беспредел. Многие обратно в зону под охрану сбежали, кто-то в милиции ночевал. Однажды человек двести воров отовсюду на машинах приехали – милиция и военные покрошили их из автоматов.
Во время работы на оловянном прииске на Трофима свалилось еще одно несчастье. Он спас от воров молодую женщину, которая оказалась женой какого-то майора. Тот был старше ее лет на двадцать, вывез девчонкой из блокадного Ленинграда. Трофим довел женщину до дома, она пригласила зайти, перевязать рану на руке от воровского ножа, познакомиться с мужем. Но майор, к несчастью, оказался в стельку пьян, взревновал, застрелил ее и лишь по случайности не убил, а тяжело ранил Трофима. Его кое-как выходили, отправив на лечение в Магадан. Некоторое время после выздоровления Трофим работал, но что-то в нем надломилось, он забичевал и стал пробираться в Городок.
Вечером я потащил Трофима к Рощину, прибежал Остаповский. Многое повспоминали. А было что! Рощинские пацаны – Рэмка с Тёмкой, разинув рты, сидели с нами до поздней ночи. Тогда же решили устроить Трофима на работу, но для начала откормить и привести в порядок. Отпоить нормальным спиртом, чтобы от одеколона отвык. Через две недели он уехал работать в геолого-разведочную партию.
Других воспоминаний в тетради не было. Возможно, была еще и другая тетрадь, которая куда-то исчезла, а может, Данила лишь случайно записывал разрозненные кусочки прожитой жизни, в минуты тоски, которая всегда тянет человека к тому, о чем он вспоминает. Зато подолгу размышлял об Унакане, занося в тетрадь новые сведения, геологические справки, расчеты, рисуя схемы, планы и карты. Он записывал краткие эпизоды своей жизни без всякой системы и последовательности, по наитию растревоженной памяти, для себя, без мысли, что это будут читать.
«Надо разузнать на прииске о Вертипорохе, – подумал Перелыгин, с сожалением закрывая тетрадь. – А вдруг жив!»
Ему не хотелось расставаться с тетрадью, и было стыдно за собственные праздность и пижонство, за преувеличение трудностей своей жизни. Он жалел, что не нашел Данилу раньше, не познакомился ближе, однако теперь смотрел на его судьбу с опаской, поняв, что их взгляды близки.
Прочитав о встрече с Вертипорохом, Перелыгин узнал, что Рэм с Артемом сидели за столом вместе со всеми. Расспрашивать Артема ему не хотелось, а с Рэмом Перелыгин знаком был шапочно. Но, несмотря на поздний звонок, услышал: «Да, да, заходи, буду рад».
Рэм долго рассказывал о Даниеле, потом спохватился, встал, поставил чайник, достал вазу с печеньем.
– Давай хоть чаю попьем, – сказал он, – а хочешь – чего покрепче? Есть! Правда… – Он замялся. – Я в завязке, работы – во! – Он провел указательным пальцем по горлу.
– Не-не, – запротестовал Перелыгин, боясь вспугнуть атмосферу искреннего доверия, заполнившую кухню. – Чаю – лучше.
Он объяснил свой интерес слухами об Унакане, что было вполне мотивированно, но в какой-то момент ляпнул про Вертипороха, и Рэм сообразил, что он заглядывал в тетрадь, впрочем, не подал виду – только с новым, сосредоточенным интересом посмотрел на Егора. «Значит, Мельников не выбросил тетрадь на помойку и не ради праздного интереса познакомил с ней Перелыгина», – подумал Рэм. К Перелыгину он относился хорошо.
– Между прочим… – Рэм разлил по чашкам чай. – Вольский оставил мне одну интересную тетрадку. В ней его мысли об Унакане – он много о нем думал. Еще там дневниковые записи, любопытные. – И, предваряя неизбежный, заведомо неискренний интерес Перелыгина, сообщил, что тетрадь у Мельникова. – Если это дело и не госбезопасности, то интерес для государства очевиден. Пусть думают. Геолог должен сидеть на недрах, точно скупой рыцарь на своем сундуке, иначе оглянуться не успеем, как ничего не останется.
Перелыгин слушал Рэма с легким недоумением. Впечатление, которое производит этот человек, совершенно не вязалось с образом странноватого запойного пьяницы, каким он представал по рассказам. Сообщив про тетрадь, Рэм доверился ему. Это понравилось Перелыгину.
– Не следует, вероятно, – после долгой паузы не вполне уверенно снова заговорил Рэм, – неприятно, но скажу. Вольский начинал с отцом и дядей Васей… Остаповским Василием Мироновичем – поправился он. – Ну, это тебе известно. А после войны надолго застрял на прииске, тянул на себе все запасы. В то время они втроем несколько раз выезжали на Унакан: исхаживали, брали образцы, там и родилась идея бить штольню. Не знаю точно роль отца в этом деле, какой комар их укусил, что случилось, только в Мингео ушла докладная с описанием метода и предложением опробовать его на Унакане. Так вот, Вольский о записке не знал. Опробовали много лет спустя в схожих условиях, но безрезультатно, и поставили крест. Потом Данила нашел ошибки. Предательства он не простил и остался фактически один.
– Наверно, это его и подкосило, – осторожно предположил Перелыгин, чувствуя, как по-новому оживают в нем события и люди. Он очень хотел проникнуть в тайну и смысл их поступков и, может, быть через них хотя бы приоткрыть краешек главной тайны распределения ролей живущих вокруг людей: кто-то ведь решает, какими нам стать. Кто-то неведомой силой воли и власти направляет наши поступки до самого последнего мгновения, когда каждый распыляется на бесчисленные атомы и вливается в природу, в поток вечного бытия.
– Не думаю, – хмуря лоб, сказал Рэм. – Ему было чем отчитаться там. – Он поднял к потолку глаза. – Две хорошие россыпи – не шутка, на обеих до сих пор моют. Но Унакан был его крестом, навязчивой идеей, пунктиком, если хочешь. Он по нему жизнь мерил: нет его – и вообще ничего нет. Не улыбнулась ему удача. – Рэм встал, вышел в другую комнату, через минуту вернулся, положил на стол кусок кварца молочного цвета. – Это с Унакана, посмотри – какое золото! А это, это – посмотри! – Он показал спичкой на вплавленную силами земли в камень неровную рыжеватую чешуйку размером с булавочную головку.
Они долго рассматривали кварц, вертели в разные стороны. Весь он был утыкан золотыми блесками, как булка изюмом.
– Экземпляр! – восхищенно выдохнул Перелыгин.
– Да, – кивнул Рэм. – Вот он с резьбы и съехал. Человек не знает, когда его ресурс заканчивается. Это как в поезде: выскакиваешь на полустанках и сначала успеваешь на ходу в свой вагон впрыгнуть, потом – только в следующий, и так до последнего вагона, который когда-нибудь не догоняешь. И всё.
Глава девятнадцатая
Пунктир времени
✓ Выдала первую продукцию 3-я очередь разреза «Восточный» объединения «Экибастузуголь».
✓ В Каире подписано соглашение о товарообороте между СССР и АРЕ на 1988-90 гг.
✓ На горно-металлургическом комбинате «Печенга-никель» (Мурманская обл.) введены в эксплуатацию новые мощности сернокислотного цеха, рассчитанные на производство 114 тыс. тонн серной кислоты в год.
