Это был очень длинный спич и очень убедительный. Психологически верная и интересная история про испуганного иностранца посреди большой и бандитской Москвы.
— Хорошо, — сказал Никита, — пусть все было так, как вы рассказали. Почему вы стали стрелять?
— Сначала дослушайте. Мы с вами поговорили, я увидел, как вы тронулись в мою сторону, и перешел в противоположный угол дворика, опять же, на всякий случай.
— Вы чертовски предусмотрительны, — заметил Никита.
— Да, потому что я чертовски напуган, — парировал Ба-лашофф. — Вдруг я обознался, и это была не ваша машина.
— Ну, и…
— Ну и все. Я отошел подальше, в глубь дворика, занял, как мне показалось, удобную позицию. Потом ничего не помню, короткая вспышка и далее сплошная темнота. Наверное, чем-то тяжелым ударили меня сзади, и я отключился.
— Но стреляли вы?
— Ну конечно, я. Меня вырубили буквально на несколько секунд. Я очнулся от пипиканья мобильного, это звонили вы?
— Как вы догадливы.
— Спасибо. — Балашофф по-американски воспринял иронию всерьез. — А когда очнулся, увидел за деревьями силуэт человека с пистолетом. Он хорошо выделялся на фоне светящихся окон. И, видимо, автоматически выстрелил в него. А тот выстрелил в ответ. Ну, а дальше вы все знаете.
— Представляю вам силуэт с пистолетом. — Никита показал на маячивших за стеклом своих напарников.
— Который из..?
— Да, в общем-то, какая разница. Любой из них мог оказаться сегодня на месте другого. Вы лучше скажите, откуда у вас пистолет?
— Оттуда же, откуда и охрана.
— Да, вы полностью застраховались. — Никита открыл окно. — Знаете, у меня нет оснований вам верить, но, даже если бы я вам верил, я бы все равно не увидел никаких оснований для нашего дальнейшего сотрудничества. Вы — одна сплошная проблема. Скажите мне, почему я должен с вами общаться? Я вас не боюсь, а вы боитесь своей собственной тени. Дневник у меня, а у вас нет ничего, что могло бы меня убедить в необходимости партнерства с вами. Все, что у вас есть в активе, — это родственная связь с человеком, который всю жизнь хранил дневник, написанный другим человеком. Говорите честно, есть у вас вырванные страницы дневника или нет?
Никита старался правильно сыграть праведный гнев. Внутренне ему было все равно, что ответит Балашофф. Просто Никите показалось, что некая театральность сейчас не помешает.
— Нет. Говорю вам честно, нет. Честное благородное слово. Нет у меня этих страниц. — Балашофф смотрел в лобовое стекло и как будто доказывал свою правоту не Никите, а стрелявшему недавно в него Петрухе. Он еще не отошел от шока.
— Тогда я не знаю, зачем нам продолжать с вами так и не начатое сотрудничество. У вас нет ничего, и вас интересуют поиски клада. А меня в данный момент интересует, кто предыдущей ночью пытался убить меня и убил двух человек. Этого вы тоже не знаете.
— Нет, и этого я не знаю, — развел бессильно руками Ба-лашофф.
Никите было искренне жаль Балашоффа. Он слишком много на себя взял, слишком много пообещал третьим людям, но, по сути, американец вне проблемы. Он завтра может уехать и забыть об этом всем.
— Вы знаете, я решил уехать, — вторя Никитиным мыслям, примирительно сказал Майкл Балашофф. — Ничего у меня не получилось, а может, и не существует никакого клада. На самом деле мне так страшно, что вам этого не понять.
— Где уж мне, — подтвердил Никита.
— Нет, я не то имею в виду. Понимаете, я хоть и русский, но воспитан в Америке и не могу мыслить такими простыми категориями, как вы, — смерть, убийство, разборка, подстава, угроза. Я мыслю, скорее, другими категориями — адвокат, кредитная карточка, банкротство, апелляция, и уж после этого всего — угроза. Здесь у вас между угрозой и ее исполнением — очень короткое расстояние. Я так не могу. Я бы хотел, но не могу. Там, дома, я думал, что смогу, но не получилось. Извините, что втянул вас во все это. Я умываю руки.
Никита подумал, что в этом, наверное, и есть американская сермяжная правда. И он не вправе винить за это Балашоффа. У каждого человека в жизни бывает момент, когда он пытается убедить себя, что он способен на большее, чем может на самом деле. Когда-нибудь и у Никиты настанет такой момент. На войне он видел трусость и храбрость пополам. Сам не трусил, но трусость и не осуждал. Осуждал ее только тогда, когда она была подлостью. Балашофф честно во всем признался, даже в том, что боится. Слабость есть слабость. Это не плохо, и не хорошо. Надо просто отпустить его. Если только он не играет в труса. Но даже если он играет, все равно пусть уходит.
— Давайте сделаем так. Вы звоните своим друзьям, они присылают сюда машину, забирают вас, укрывают в надежном месте, покупают билет на самолет, и вы с чувством выполненного долга улетаете домой к бизнесу, семье и американской демократии. Как вам такой план?
Балашофф набрал номер, прокашлялся и совершенно спокойным начальственным голосом приказал некоему Виталию перебросить его ребят из гостиницы к Белорусскому вокзалу, встать под часами и ждать, пока он подойдет.
Никита посмотрел на Балашоффа и одобряюще заметил:
— Вот видите, когда хотите, можете держать себя в руках.
Балашофф тяжело вздохнул и заметил, что некоторые советские и русские идиомы не понимает до сих пор. И добавил:
— Но пока за мной не приехали, хочу вам сказать еще кое-что. Вы дочитали дневник до конца?
Никита ответил утвердительно.
— Тогда вы уже знаете, что он обрывается на полуслове. А я знаю, со слов своего отца, все, что было потом, и в качестве жеста доброй воли хочу объяснить отсутствие фамилии Балашов в дневнике. — Балашофф уже успел забыть о своих злоключениях и снова выглядел, как преуспевающая акула с Уолл-Стрит.
— Ваш дедушка имел фамилию Бабков? — как бы невзначай вставил Никита.
Балашофф поперхнулся своей собственной самодовольностью.
— Как вы догадались?! Вы умный человек и достойный противник. Хорошо, что между нами разногласий так и не возникло. Да, Семен Бабков был моим дедушкой, и именно он пытался отнять у капитана Корнилова его находку, которая капитану Корнилову в общем-то не была нужна. Но это очень длинная история.
— Из того, что я прочитал, я понял одно: ваш дедушка был посмелее вас. Скажу честно, мне хочется знать, какова дальнейшая судьба капитана Корнилова. Этот человек многих стоит. Он не врал, когда вел свои записи. И кстати, вашего дедушку-предателя прочувствовал полностью, и даже в дневник занес.
Подъехал черный «шевроле».
— За вами пришли. — Никита указал на машину, — Я хочу знать всю историю от начала до конца. А вы, пожалуйста, решите, чем вы действительно можете мне помочь. Если не улетите домой.
— Я улечу, — заверил Балашофф.
— Идите. Вы сами не знаете, чего хотите. Не думал, что в Америке нерешительность в ходу.
