— Значит, так, ребята. Вы тут пока медленно двигайтесь, а я пешком быстрее дойду. Подберете меня у «Пушкинского».
— Засада, — с искренней ненавистью ответил Петр и стукнул по рулю.
Никита шел по Тверскому бульвару, еще четко не зная, что он хочет найти в пушкинской «трубе» — подземным переходе на площади. Карандыча с Тыричем там, скорее всего, нет. Нужно потратить сутки, чтобы их найти, если они живы или не уехали. Но то, что их там знают, — это точно. Еще три года назад нищие, хиппи, наркоманы и остальные примкнувшие к ним были очень заметны в «трубе». Они правили бал. В «трубе» начала девяностых бренчали гитары и звенели мелочью потертые кепки. Теперь ларьки встали вдоль стен, и на помощь ларькам в переход спустилась милиция. Раньше она ходила только поверху. Но бомжи-неудачники и просто неудачники никуда не исчезли. Толпа лишь разбавила их, и теперь они стали почти незаметны. Но многие из них так и стоят с протянутой рукой, только прячут ее, когда мимо проходит милицейский патруль.
Никита спустился в «трубу». Навстречу двигался праздный народ. Он не заметил ни одного работающего в поте лица нищего. Он прошелся по длинному переходу, ища глазами что-нибудь знакомое. Ничего и никого. Поднялся на поверхность. Тоже ничего. Спустился вниз и пошел тем же маршрутом назад. Он уже дошел почти до конца тоннеля, как что-то его вдруг стукнуло. Что-то знакомое он все-таки видел. То ли лицо, то ли ужимки. Никита еще раз развернулся и пошел назад. В цветочном ларьке с чрезвычайно веселым лицом, наполовину закрытым цветами, сидел Тырич и увлеченно болтал с продавщицей. Никита подошел к ларьку и громко спросил:
— Хозяйка, розы почем?
Толстозадая цветочница, не поворачивая лица, ответила:
— Полтинник за штуку. Дешево отдаю.
— А вот того садового гнома за сколько отдашь?
Хозяйка повернула лицо:
— Какого гнома?
— Того, небритого и немытого, что сидит у тебя в углу, а ты с такой любовью на него смотришь.
Пышнотелая цветочница с искренним недоумением посмотрела на Никиту, потом перевела взгляд на Тырича. Тот привстал, развел руками и полушепотом сказал:
— Это шутка, Элеонора. Это мой друг, он так шутит. Он хороший.
— Это точно, я хороший, — заметил Никита из-за горшков с цветами. — Но я могу и разозлиться, если этот небритый колобок сию же минуту не выкатится наружу.
Тырич, полуприседая и извиняясь под пристальным взглядом Элеоноры, протиснулся между ней и витриной и, нащупывая дверную ручку, продолжал повторять:
— Элеонора, душа моя, это на редкость невыносимый, но по-своему хороший человек. Поэтому с ним лучше не спорить. Подчиняясь обстоятельствам, я вынужден пойти с ним, чтобы объясниться. Хотя честно скажу тебе, я не думал, что он еще раз появится и заслонит небосклон нашего счастья.
С этими словами Тырич выкатился наружу. Никита смотрел на него с уважением:
— Тырич, я восхищен твоим философским успехом у женщин, но я пришел за другим. Хотя кое-чему мне бы стоило у тебя поучиться. Ну, так вот. Мне нужен Карандыч.
— А его с тех пор никто не видел.
Никитины плечи недоуменно поднялись. Тырич понял вопрос и ответил:
— Ну не видели, и все. Что я еще могу сказать.
Никита посмотрел на полуприсевшего в страхе Тырича, потом на любопытствующую из-за цветов Элеонору и нахмурился:
— Тырич, Карандыч слишком заметный в вашей среде человек, чтобы он так просто взял и исчез. Либо ты сейчас мне объяснишь, что с ним случилось, либо я, как санитарный инспектор данного района, закрою ларек твоей возлюбленной Элеоноры. А ты будешь смотреть и горько плакать.
— Нет, не надо, я все скажу. — Тырич схватил Никиту за рукав и потянул к выходу. Они поднялись к памятнику Пушкину. Никита не хотел настаивать на чем-либо. Тырич утомлял своей суетливостью, хотя и нравился ему. Просто, когда бомжи начинают играть в шпионов, это уже не смешно. Тырич, по-кроличьи поджав лапки, привстал на носках, чтобы достать Никите до уха, и прошептал:
— Карандыч прячется. Ему угрожают. И он жалеет о том, что пил с тобой.
От Тырича невыносимо несло овчиной, густо политой тройным одеколоном. Никита стойко выслушал все, что сказал Тырич, и потом отпрянул:
— Передай Карандычу, если он хочет жить, пусть ждет меня завтра не здесь, как он привык, а у памятника Маяковскому, что рядом с одноименным метро.
Тырич отступил на шаг и пристально посмотрел на Никитины ботинки. Видно было, что он хотел на что-то решиться. Потом хлопнул себя по ляжкам и сказал:
— Зачем завтра? Давай сегодня. Он сам хотел тебя видеть, да думал, что ты больше никогда не придешь. Он так прямо и сказал: если кто из нас тебя увидит, пусть расскажет все, как есть. Да только я тебе не верю. Карандыч мой друг и наш вождь. А ты, ну кто ты такой? Я когда тебя в первый раз увидел, сразу понял, что от тебя одни неприятности будут. А может, не надо вам встречаться, а?
Тырич с надеждой посмотрел на Никиту
— Поверь мне, Тырич, надо. Просто-таки необходимо. Карандычу это намного нужнее, чем мне.
— Хорошо. Где ты хотел его видеть завтра?
— У памятника Маяковскому.
— Отправляйся сейчас туда, хочешь пешком, хочешь на метро, и жди. Если Карандыч захочет, то придет туда, но не раньше, чем через час.
— Договорились. — Никита дружески похлопал Тырича по плечу и пошел вверх по Тверской. Потом обернулся и поманил Тырича пальцем. Тот с готовностью подбежал:
— Чего?
— Слушай, у меня нет гарантий, что за мной не следят, поэтому будь максимально осторожен. И помни: я тебе доверяю.
Тырич медленно и гордо расправил плечи. Тусклые глаза его засветились. Он понял, что на него возложена миссия, он понял, что в его жизни теперь есть смысл. В последние годы, похоже, с Тыричем не происходило ничего особенно — ни хорошего, ни плохого. Повернись судьба по-другому, возможно, он стал бы приличным среднестатистическим гражданином и даже сделал бы карьеру. Но, став никому не нужным когда-то, он махнул на себя рукой. И вот почти незнакомый и опасный, по его мнению, человек сказал, что доверяет ему. Никите показалось, что в эту секунду у Тырича началась новая жизнь.
— Все сделаю в лучшем виде, не сомневай…тесь. — Ты — рич снова перешел с враждебного «ты» на уважительное «вы». А после как-то быстро исчез.
Никита решил, что прогуляться сейчас — самое время. Тверская максимально запружена народом, а следовательно, безопасна. Он шел очень медленно, с удовольствием разглядывая незнакомые и кое-где знакомые витрины магазинов, салонов, банков и еще неизвестно чего. Дошел до Триумфальной площади. До возможной встречи с Карандычем оставалась еще уйма времени. Но он решил не заходить в какое-нибудь близлежащее кафе, а просто посидеть на бордюре. На самом деле выпить очень хотелось, но одна-две рюмки ничего не решат. Только головной боли добавят, а ее и так предостаточно.
