— Карандыч, страхуй меня снизу, — крикнул Никита и начал втягивать тело в эту дыру.
— Не буду я тебя страховать. Мне уже раз оттуда прилетело. Лезь куда хочешь сам. А я на стульчике посижу.
— Сволочь, — крикнул Никита.
— Сам ты сволочь, — ответил Карандыч.
На толстом деревянном брусе крупно было написано химическим карандашом «1938», а под этой цифрой мелко, но читаемо: «Я ни в чем не виноват». И инициалы «С.Б.» И еще чуть ниже большими буквами: «Д. К. В.К.П. 1914».
Никита переписал все, что он увидел, и начал сдвигаться назад. На всякий случай крикнул:
— Карандыч, страхуй меня.
— Да хрен тебе, страхуйся сам. Вот навязался на мою голову.
Никита без приключений опустил ноги в полуразрушенную дыру в потолке. Дранка предательски заскрипела, но ничего не произошло. Он спрыгнул вниз и, отряхиваясь, спросил:
— Карандыч, тебе, наверное, слишком хорошо, чтобы беспокоиться о напарнике?
— Что ты, напарник, — послышался ответ. — Я живу полной жизнью.
Никита вышел, весь осыпанный известкой, штукатуркой и мелкими обрывками обоев из этой тесной конуры. Перед Карандычем стояла бутылка. Где он взял ее так быстро, Никита решил не выяснять.
— Присоединяйся, дружище. Перемазался-то как. Нашел чего-нибудь? — участливо спросил Карандыч.
— Да нет, ничего интересного. — Никита свирепо отряхивался, как бульдог после дождя, сбрасывая с себя налипший в потолочной дыре мусор.
— Это жаль. А то ведь я уже надеялся, что ты от меня отстанешь. — Пьяный Карандыч попытался полуразвалиться на стуле и чуть не упал на пол.
Никита, окончательно сбив с себя пыльные бумажные остатки, старался не рассмеяться:
— Уходим. Все, что мне было надо, я узнал. Кстати, где ты бутылку водки взял, пока я по верхотуре лазил?
— Ни фига себе! Это мой последний секрет. Думаешь, я его тебе расскажу? — Карандыч вылил остатки в стакан и немедленно выпил их. Затем приподнял правую бровь и подытожил:
— Все. Теперь я точно пьян и для использования малоприменим. Какое счастье. — Он встал, но тут же, качаясь, рухнул на табурет.
— Твои проблемы, Карандыч, я ухожу. И если учесть, что ты уже давно мишень, то заранее передаю тебе свои соболезнования.
Никита вышел из кухни, прошел через коридор, закрыл за собой входную дверь и немного подождал. Карандыч следом не двинулся. Значит, он сам выбрал свою судьбу. Никита стал спускаться вниз по лестнице. Приглушенный грохот рассыпался за его спиной. Никита уже был внизу, на выходе из подъезда, когда наверху тяжко распахнулась дверь и послышался примирительный возглас:
— Не хочу быть мишенью. Спать хочу. Как вы меня все достали.
Карандыч появился секунд через тридцать, переполненный эмоциями. Он сел на ступеньку, вынул из кармана почти выпитую бутылку, из второго кармана — почти свежую газету и огрызок краковской колбасы, разложил все это на ступеньке и развел руками:
— Ну, вот видишь, Никита, спасибо тебе. Ты меня еще раз в мой дом родной вернул. Я посижу здесь, пока архаровцы из твоей фирмы не приедут и меня взашей не выгонят. И пока не ушел, хочу тебе еще кое-что сказать. Пришли они и головой меня об стенку били ровно через день, когда ваша фирма дом этот взяла. Не знаю, поможет тебе это или нет, но знать ты это должен.
Вместо ответа Никита с усилием открыл тугую подъездную дверь, подмигнул Карандычу и вышел. Сторож в кроссовках спросил без затей:
— А ваш товарищ, он в доме останется для моей поддержки?
— Да нет, что вы. Он уже ушел.
— А как же я не заметил?
— Не заметили потому, что он специалист. Хороший специалист. Намного лучше, чем вы. Как вы его проморгали? Мне придется поставить вопрос перед руководством — каким образом вы оказались на столь ответственном посту?
— Так может, я пойду побегу его поищу? Я вам отвечаю, что я его найду. — Молодой сторож с готовностью потер кроссовку о кроссовку.
— Нет, не надо. Я просто проверил ваше отношение к мерам безопасности на наших объектах. Вижу, вы их воспринимаете с полной ответственностью.
— Понял. — Кроссовки радостно расслабились.
Когда Никита отошел метров на сто, он оглянулся. В окне второго этажа радостно маячил Карандыч. Он покрутил пустой бутылкой водки над головой и бросил ее за спину. После этого приложил два пальца к сонной артерии, показав, что хочет выпить еще. Никита в ответ показал ему средний палец. Карандыч подчиняясь развел руками и приложил обе руки под щеку, показывая, что готовится спать. Никита одобряюще показал большой палец.
Он вышел на Тверскую и позвонил американцу.
— Это вы, мой друг? Хотите поделиться со мной своим плохим настроением или у вас есть новости? Впрочем, меня уже ничего не волнует. Я же сказал вам, что собираюсь уезжать, — вежливо ответил Балашофф.
— До того как вы уедете, — Никита старался говорить как можно более дружелюбно, можно сказать, по-товарищески, — я бы попросил вас помочь мне разгадать одну шараду. Вам говорят что-нибудь следующие буквы — Д.К.В.К.П.?
— Если говорить о советских временах, может, это Дом культуры ВКП(б)? Помните, буковка «б» писалась в скобочках, маленькая?
Никита рассмеялся от души:
— Отличная версия. Мне она как-то в голову не приходила. А как вам мой вариант — Домашний кот в красных панталонах? Или дикий кактус в колорадской пустыне?
— Вариантов может быть очень много, — глубокомысленно заметил Балашофф и продолжил:
— А что это за аббревиатура, если не секрет? Она, как я понимаю, связана с нашим делом.
Никита секунду помедлил. Говорить или нет? Впрочем, зачем скрывать очевидные вещи. И ответил:
— Эти буквы написаны на деревянной балке в перекрытиях того самого дома, где жил ваш дедушка с вашим папой и с вашим дядей. Ну и с бабушкой, конечно. И еще одна маленькая деталь. Рядом с этими буковками была написана и цифра — очень показательная — 1914 — дата начала Первой мировой войны. Судя по всему, ее написал ваш дедушка.
— Почему вы так думаете?
— Там еще написано следующее — «Я не виноват. 1938. С.Б.». Как видите, эта дата тоже очень показательна. Как я понимаю, С.Б. — это ваш дедушка Семен Бабков, не так ли?
Теперь помедлил с ответом Балашофф:
— Вот странно, а мне даже в голову не пришло пошарить в перекрытиях. И большие эти буквы?
— Да нет, с мизинец лилипута. К тому же чернила, которыми они написаны, сильно потеряли цвет. Это что же, получается, что вы были в этой квартире? Посетили, так сказать, родное пепелище? Почему не рассказали?
— Не знаю, посчитал это ненужным. Я думал, вы и так догадаетесь, что первое место в Москве, которое я посещу, будет квартира дедушки.
