Полусонная хозяйка возвысилась над стойкой и безучастно стала рассматривать оставленные Никитой купюры. Она, видимо, привыкшая общаться с проезжавшими мимо автолюбителями, никогда не начинала разговор первой, но научилась цепляться за конец фразы и вызывать клиента на разговор. Скучно целый день сидеть за стойкой.
— А вас как зовут? — решил быть дружелюбным Никита.
— Антонина Петровна. — Всякая сонливость тут же слетела с нее. Перед Никитой была уже другая женщина — бодрая, вертлявая, кокетливая, готовая к безумствам. Она вынула из кармана оставленные им купюры и пересчитала их еще раз — наверное, чтобы сосредоточиться.
— В гости к кому из наших приехали, да не застали? Вы ж не на машине, барсетки-то у вас нет.
— Вы проницательны, Антонина Петровна. — Никита уже понял, с кого он начнет опрос населения. — Я тут в Кромах остановился, историю гражданской войны изучаю. Бои у вас когда-то здесь серьезные были.
— Да, бои здесь достопримечательные были. — Антонина Петровна проворно налила пятьдесят грамм «столичной» водки и так же проворно опрокинула стопку в себя.
— Я-то всю жизнь здесь прожила, и от бабушки своей слышала. А дедушки-то у бабушки не было, когда я росла.
Дедушку штыком к забору прикололи, как бабушка рассказывала. А вот кто — она и не знала. Может, красные, может, белые… Дедушка, Гаврила Потапович, царствие ему небесное, за месяц до того в армию записался, но только вот в красную или белую, бабушка тоже не поняла. И пришел он с этой армией наш Закромский Хутор отбивать. Тут вот его у забора и прикололи. А кто, бабушка так и не поняла. Может, красные, а может, белые.
Краткое описание бессмысленности гражданской войны устами Антонины Петровны понравилось Никите. Он на секунду представил, как Антонина Петровна опишет возможные будущие события. «Хороший был паренек, интеллигентный, говорили мы с ним много о разном. Не курил, кстати», — это про Никиту. «А те ребята были культурные, уважительные, все Антонина Петровна, Антонина Петровна, про кладбище больше всего интересовались», — это про остальных участников современной трактовки «Острова сокровищ».
«Перестреляли друг друга сердешные, у меня на глазах. Чего хотели, чего искали, я так, честно, и не поняла», — это эпилог ее будущего красочного рассказа.
Никита сунул без разрешения хозяйки руку за стойку, достал рюмку и выразительно показал на ее дно:
— Наливай, Антонина Петровна, я угощаю. Что это за Тимофей Васильевич, которого ты сравнила с собой? Он что, на самом деле такой древний?
Хозяйка, профессионально подхватив рюмку, чокнулась с Никитой и продолжила рассказ.
— Тимофей Васильевич — человек почтенный. Его не только в нашей деревне уважают, а вся округа по-серьезному почитает. Он знаешь, какой? Взглянет — как срубит. Помню, раз мальчишки наши ему, года два назад, шутиху вашу городскую, хлопушку, короче говоря, во двор бросили, а он в тот момент во дворе сидел. Сгорбленный, ссохшийся — ну гриб-боровик, одно слово, так он как рявкнул командным голосом на всю деревню: «Стоять! Ко мне! Огонь потушить! Исполнять приказание!» Так пацаны до этой хлопушки добежали до того, как она взорвалась. Загасили и рады были, что живыми ушли. Железный человек. Уж не знаю, откуда он в нашей деревне взялся и сколько ему лет, но бабушка моя, Капитолина Агафоновна, царствие ей небесное, его еще с двадцатых годов у нас здесь помнила. И главное, она про него всегда говорила, что он праведный был и справедливый. А дядя мой по бабушке, Серафим Агафонович, царствие ему небесное, вместе с дедом этим хутор наш от фашистов отбивал и до Берлина с ним дошел. Так, когда они в МТС оба шоферами работали, он к нему иначе как на вы не обращался. И директор совхоза к Тимофею Васильевичу за советом ездил. На должность его сколько звали, так он ни разу и не пошел.
Никита заслушался рассказом Антонины Петровны и понял, что Тимофей Васильевич — тот самый человек, с которым ему стоит пообщаться. Заочно этот человек ему уже очень понравился. Но перед тем, как уйти, Никита решил облачить доверием Антонину Петровну.
— Тетя Тоня, мне помощь нужна. — Никита на всякий случай выложил на стойку четыре пятисотрублевых банкноты. — Тут у нас небольшая конкуренция в смысле добычи научных данных. Через час-другой могут появиться конкуренты мои, тоже историки, так ты им о том, что я пошел к Тимофею Васильевичу, ничего не говори. Я, теть Тонь, не могу объяснить, что я хороший историк, а они плохие. Ты мне просто поверь. Я пошел, а ты решай, как поступить. И напоследок — ты где живешь?
Тетя Тоня, немного ошарашенная Никитиным спичем и выложенными деньгами, пыталась собраться с мыслями:
— А ты зачем спросил? Неужто знаешь, что у меня младшая Верка на выданье?
— Да затем я тебя спросил, тетя Тоня, что Тимофей Васильевич твой сосед. Так он справа или слева от тебя живет? — Никита уже стоял в дверях.
— Слева, — облегченно выдохнула Антонина Петровна, поняв, что на дочку ее никто не посягает. — Дойдешь до противоположного конца деревни, справа — третий дом от последнего. Там Тимофей Васильевич и живет. Но имей в виду, что плохого нашему деду сделаешь — я на тебя всю деревню натравлю. Касательно твоей просьбы — все выполню. Но и ты не обмани.
— Отлично. Когда они приедут, ты и так все поймешь. А если поймешь правильно, пошли к Тимофею Васильевичу гонца с вестью, если гонец будет под рукой. — Никита закрыл дверь, совершенно не надеясь на то, что Антонина Петровна будет помнить его указания хотя бы в течение часа.
Через пять минут он уже стоял около не самого большого дома в этой деревне, но с самым большим палисадом. Забор разительно отличался от соседних. Он был деревянный. Не резной, без особых причуд, но его сколоченная лет тридцать назад параллельно-перпендикулярная древесина была более убедительна, чем железная решетка соседнего двора. У этой древесины было огромное преимущество: ее уважал хозяин — он покрыл давным-давно ее лаком, который держался цепко и не собирался облупляться. А железные пруты соседнего забора проржавели без хозяйской ласки в первый год своей жизни вдали от железобетонной поддержки больших городов.
Злых собак во дворе не было. Никита осторожно открыл калитку и вошел во двор. Он остановился на узкой бетонной дорожке, словно ожидая реакции на вторжение. Ничего. Из соседнего двора, пытаясь разгрызть железные прутья, к нему рвался уставший от безделья боксер. Убедившись в том, что рыжий обрубок с квадратной челюстью окончательно завяз в зарослях железного бамбука, и в том, что любопытствующих лиц вокруг не было, Никита постучался в дверь. Никаких криков в ответ он не услышал. Постучал еще раз. Боксер все это время в ярости грыз железный прут. Третий раз Никита уже не постучал, а нанес двери небольшой хук справа, ну так, чтобы разогреться на всякий случай. Дверь легко распахнулась, и из внутренности дома послышалось:
— Вы, молодой человек, довольно нерешительны. Если у вас ко мне дело, то идите сюда, прямо по коридору в гостиную, а если вы ошиблись адресом, то это дом Тимофея Васильевича Николаева, и я не терплю непонятных личностей на своей территории.
