Гриппову её реакция нравилась все больше и больше.
— Да. Я ушел в андерграунд! — повторил он. — Подобно лучшим творческим людям того времени, которые жили в нашей многострадальной стране, я устроился кочегарить в котельную. Было трудно, но весело. Какое единство душ и порывов! Мои друзья собирались у меня в кочегарке ночами. Они приносили с собой…
Ольга Борисовна выразительно закашляла. Гриппов осекся. Внимательно посмотрев на учительницу, он крайне неуверенным голосом произнес:
— Стихи приносили с собой. И… рассказы. Мы… — Гриппов снова замялся, — читали их вслух. А потом обсуждали. В общем, я до сих пор считаю это время лучшим в своей жизни. Мы были юными, чистыми и наивными. И, несмотря на удушающую атмосферу окружающей нас жизни, всем казалось, что будущее принадлежит нам.
Голос у Владимира Дионисовича дрогнул. Марсианские глаза подернулись слезами. Гриппов часто заморгал. По всей видимости, воспоминания о мятежной юности порядком его растрогали.
— Владимир Дионисович, — занудный голос Герасима вторгся резким диссонансом в патетическую атмосферу, — а как вы в Москву-то попали?
Гриппов вздрогнул. Ему снова пришелся не по душе вопрос Муму. Ольга Борисовна это почувствовала.
— Ребята, ребята, — обратилась она к классу, — мы ведь договорились: все вопросы потом.
— Как я попал в Москву — это долгая и сложная история, — нашелся наконец Гриппов. — Не буду вас утомлять. В Москве я поступил в Литературный институт. В нашей многострадальной стране уже наступила перестройка. Но мне все равно пришлось бороться.
— И вас снова выгнали? — вкрадчиво поинтересовалась Варя.
Марсианские глаза с отвращением посмотрели на девочку.
— Увы! — воскликнул известный поэт и прозаик. — Талант всегда гоним, и путь его тернист.
— По-моему, мы уже перешли к стихам, — усмехнулся Иван.
— Ошибаешься, — мрачно откликнулся Герасим. — Стихи у него гораздо хуже. А уж о прозе вообще молчу.
Ольга Борисовна безошибочно почувствовала: поэту пора закругляться с автобиографическими экскурсами.
— Владимир Дионисович, может, вы согласились бы почитать стихи?
— В общем-то я сегодня несколько не в форме, — манерно произнес тот. — Но если вы просите…
Одернув модный, но вытянутый свитер, Гриппов направил маниакальный взгляд на Наташку Дятлову и провозгласил:
— Эпизод номера десять, или казус инфернале!
— Это ещё что такое? — осведомился Сеня Баскаков.
— Молодой человек, молодой человек, — скорбно покачал головой Гриппов, — я к вам пришел нести свет искусства, а вы не знаете элементарных вещей.
— Я думал, может, вы мне объясните, — смешалcя Баскаков.
— Придете домой, прочтите в энциклопедии, — не снизошел до объяснения элементарных вещей известный поэт и прозаик. — Итак, эпизод номер десять.
Гриппов засунул руку в карман брюк и, выставив вперед правую ногу, начал:
Однажды под грозу на даче,
Под колыбель дождливых струй,
Ко мне явился призрак в белом.
И разговор повел со мной.
И были речи те туманны,
И я в предвестии нирваны,
Объятый облаком обманным,
В ад грешной заглянул душой.
И, содрогнувшись, ужаснулся.
Туман рассеялся, взметнулся.
А призрак жутко улыбнулся
И растворился, хохоча…
О, где теперь душа моя?
Гриппов умолк. Класс тоже молчал.
— Это все? — спросила Наташка Дятлова.
— Все, — с чувством собственного достоинства подтвердил Владимир Дионисович.
— Гениально! — воскликнула Наташка и от полноты чувств захлопала в ладоши.
Гриппов одарил её благодарным взглядом.
— Гениально? — раздался в это время мрачный голос Герасима. — Вполне допускаю, но я ничего не понял.
— Как раз очень понятно, — неожиданно возразил Сеня Баскаков. — Сидит мужик на даче. Под кайфом. У него, естественно, глюки. Ну, вот ему и привиделось невесть что.
— Молодой человек, — Гриппову совершенно не понравилась такая трактовка, — нельзя же так примитивно воспринимать поэзию. Все мое творчество — это сплошные аллегории.
— Кстати, ребята, — вмешалась Ольга Борисовна, — вы помните, что такое аллегории?
— Помним, — откликнулся Герасим.
— Очень хорошо, — улыбнулась Ольга Борисовна. — Встань и скажи.
Каменное Муму поднялся на ноги.
— Аллегория — это иносказание или изображение отвлеченной идеи посредством образа.
— Молодец, Каменев, — учительница осталась довольна.
— Знать — это ещё не все, — возразил ей Гриппов, — нужно чувствовать.
— Я-то чувствую, — пробубнил себе под нос Муму.
Впрочем, его услышали только сидевшие рядом Варвара, Марго, Павел и Иван.
Гриппов в это время объявил:
— Эпизод номер шесть.
В комнате, в самом углу,
Стоит телевизор.
Он как провизор.
Он выдает информацию.
Нам.
Люди смотрят,
Однако доколе из телеока
Событья наскоком
Нас будут на части рвать?
На сей раз в классе повисла звенящая тишина. И даже восторженная Наташка Дятлова ничего не смогла сказать. Ребята тщетно пытались осмыслить услышанное.
Гриппов такой реакции явно не ожидал. Всех спас звонок.
— Продолжим на следующем уроке, — с облегчением проговорила Ольга Борисовна.
Глава II
ТРИ МЕТКИХ ВЫСТРЕЛА
На перемене Иван, Герасим, Павел, Марго и Варя, которых чаще всего называли Командой отчаянных, устроились у подоконника на лестничной площадке.
— Слушай, Муму, — Маргарита посмотрела на него огромными черными глазами, — чего ты к этому Гриппову прицепился? Тебе физика мало?
С физиком Виктором Антоновичем у Герасима в этом году отношения складывались напряженно. И он уже несколько раз вынужден был сдавать персональные зачеты по нескольким темам.
— Не напоминай мне о физике, — поморщился Муму, который последнюю двойку исправил всего три дня назад.
— Герочка, — поправляя золотистые волосы, вкрадчиво произнесла Варя, — Марго напоминает тебе об этом только затем, чтобы с Грипповым не получилось ещё хуже, чем с Виктором Антоновичем.
— Вот именно, — подхватил Иван. — Нашел, Герасим, с кем связываться! Разве не видишь, что он полный псих.
