«Он даже близко не пустит меня к теме, это понятно… — проанализировал ситуацию Бредли. — Зачем ему делить лавры со мной, если операция пройдет и будут достигнуты ожидаемые результаты. Он мне отдаст ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы, в случае если операция провалится, свалить всю вину на меня».
Мясников хотел задать Бредли вопрос, но делать этого не стал, осекся; он увидел, как смотрит Бредли на догорающую салфетку.
— Как там дома? — вдруг спросил Бредли тихо и по-русски.
— Дома всегда лучше, чем в гостях, — так же тихо и так же по-русски ответил связник. — Давно не были?
— Да как вам сказать? Достаточно, чтобы забыть запахи осеннего леса: сырых грибов… прелой листвы. А почему вы спросили?
— Меня просили передать вам, чтобы по своему каналу связи вы передали в Центр наиболее полную информацию о себе. Чем это вызвано, мне неизвестно.
Бредли кивнул:
— Так о чем вы хотели меня спросит? — вновь перешел он на испанский.
— Те цифры… У Капитолия…
— Запомнили их?
— Разумеется.
«А с ним хорошо работать, — подумал Бредли, по-особому глянув на Мясникова, — легко. Чувствуется, что это у него не первая командировка. Сколько ему, лет тридцать пять — тридцать семь, не больше… Но сорока еще точно нет… И, видимо, воевал».
— Это вашингтонский номер телефона одного моего старого знакомого… — Бредли усмехнулся. — Можно сказать, друга. Бывшего оберштурмбаннфюрера СС Вилли Гарднера.
— Ого… Где это вы с ним?..
— Давняя история, долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз… Так вот, этот Гарднер сосватал меня… И кому бы вы думали? Самому генералу Гелену, ни много ни мало. Ну а генерал успешно «завербовал» меня; не удивляйтесь, я ведь сюда добирался через Западную Германию. Кстати, этот номер светить нельзя, он дан мне в Пуллахе для выхода на Гарднера; по номеру легче будет найти его в Вашингтоне. Туда он направлен для связи со мной; его новое имя — Джон Дэйтон.
— И на чем же Гелен взял вас?
— Угроза жизни моим друзьям в Нью-Йорке… Прием примитивный, но другого-то на меня у него ничего не было, поэтому мне пришлось «клюнуть». Больно уж ему хотелось иметь своего человека в ЦРУ. Ну, неважно… Дальше… На этого Гарднера-Дэйтона у меня есть информация, которую в дальнейшем можно будет попробовать использовать против него.
— Вы хотите сказать?.. — Мясников замолчал; он еще не до конца поверил в правильность той мысли, которая пришла к нему; слишком смелой и невероятной она казалась.
— Именно… Если он сосватал Гелену меня, то почему бы ему не рекомендовать еще какого-нибудь своего старого знакомого по СД? Передайте это в Центр, и если эта тема их заинтересует, то по возвращении в Вашингтон материалы на Гарднера я передам тоже по своему каналу.
— Но ведь вы очень рискуете. Игра слишком многоходовая и сложная, есть ряд тонких моментов. Если ваше вашингтонское начальство узнает об этой вербовке?.. Ведь это — провал.
— Ну, во-первых, это будет мой провал как человека Гелена, а не Москвы, а во-вторых… — Бредли усмехнулся. — А во-вторых, провал мне не желателен ни под первым, ни под вторым вариантом. Есть у меня по этому поводу кое-какие соображения. Все, мне пора уходить, — Бредли посмотрел на часы и поднялся. — А знаете что… давайте-ка мы с вами встретимся сегодня еще раз: через четыре часа здесь же. Возможно, у меня уже будет какая-то информация по антикастровскому подполью. Не обо всем можно говорить по телефону.
Они проговорили сорок минут. Видя, что встреча заканчивается, Мясников спросил:
— Как вы думаете, могу я сфотографировать своего нового друга и коллегу журналиста Гюнтера Тауберга на память? — и тише добавил: — В Центре просили привести вашу фотографию.
— Ну почему же — нет? Валяйте… Знал бы, надел бы фрак с бабочкой.
Бредли не знал того, что личное дело Сергея Александровича Озерова, его личное дело, так и не было найдено и было заведено новое, только в нем не было вшито еще ни одного документа. Фотография должна была стать первым.
Глава 10
Бредли шел в отель «Насьональ» со смутным чувством беспокойства; оно не покидало его с момента встречи со связником из Центра. Он так и не смог придумать сколько-нибудь веской причины, по которой бы человек, к которому он шел, вывел его на подпольные контрреволюционные группы.
Бредли понимал: блеф здесь не пройдет. Он знал, что у того есть связь с Вашингтоном; об этом ему говорил Спарк. В случае необходимости Бредли мог и должен был воспользоваться именно этим каналом связи. Полковник Эдвардс рисковать не хотел.
«Вот если у него возникли проблемы, которые он не мог бы решить самостоятельно, и ему понадобилась бы моя помощь, на этом я смог бы сыграть, — взвешивал свои шансы на успех Бредли. — Слишком много „бы“… В моей работе такой подход недопустим. Ну что ж, буду использовать экспромт, напор и уповать на везение. Ничего другого мне не остается. Хотя… почему? Можно сдать его кубинской контрразведке; они сумеют вытащить из него всю информацию. Я буду на грани провала, но „на грани“ — это еще не провал. А если и провал, жизни кубинских лидеров и Гагарина стоят того; Центр меня поймет. И потом, я ведь у своих… Уеду отсюда сразу в Москву». В этот момент Бредли подумал о Марте, и ему садануло сердце.
— Добрый день, камрад, — поздоровался Бредли с портье. Такое обращение на того подействовало; он тут же расплылся в приветливой улыбке. — Я — корреспондент газеты «Нойес Дойчланд» Гюнтер Тауберг. Восточная Германия. Мне нужен писатель из Франции, его имя Жан Фишер.
Портье кивнул:
— Да, сеньор, он у себя. Сегодня он еще никуда не выходил. Его номер двадцать восьмой; сейчас вас проводят.
— Благодарю, не стоит беспокойства, я найду сам.
Несмотря на недавнюю смену власти на Кубе, дороговизна и изысканность отеля (да и не только отеля) оставалась на прежнем уровне. Кастро марку держал, невзирая на тяжелое экономическое состояние; иностранцы в страну приезжали.
Бредли легко взбежал по ковровой дорожке на второй этаж, отыскал нужную ему дверь и постучал. «Ну, экспромт, напор и везение», — успел повторить он как заклинание, прежде чем услышал: «войдите», зашел в номер а, войдя, понял: напор ему понадобится вряд ли; везение перекрыло все. Навстречу Бредли вышел Роуч.
— Черт бы меня побрал… Дональд, вы мне не снитесь?
Роуч был удивлен, если не сказать поражен, и обрадован не меньше. Ответил, однако, с наигранной обидой:
— Мы опять говорим друг другу «вы»?
— Черт бы меня побрал второй раз. Просто я ошалел от радости; не обращай внимания. «Ты», конечно «ты».
Они крепко пожали руки; Роуч как-то рассеянно глянул по сторонам:
— Черт… У меня только бутылка коньяка и фрукты. Устроит?
