– Как вам кажется, Бен, вы готовы вернуться к обычной жизни? – Доктор Штайлер сделал вид, что уже забыл про мои бумаги. Но я ему не поверил.
– Давно готов, доктор. Вот уже несколько недель я себя прекрасно чувствую.
– И… воспоминания вас больше не терзают?
– У меня не осталось никаких воспоминаний.
Теперь я говорил правду, но мысль об исчезнувших под действием лекарств воспоминаниях была неприятной. Доктор прочёл это по моему лицу и сразу же сменил тон:
– Вижу, вижу, что вам уже гораздо лучше! Должен признаться, что я очень рад за вас, Бенедикт. Душевные болезни далеко не всегда поддаются излечению, современная наука ещё слишком несовершенна, чтобы помочь всем больным. Но вам очень повезло. Полагаю, хороший морской отдых довершит процесс выздоровления, и от вашего недуга не останется и следа.
– Я тоже так думаю, доктор Штайлер.
Разговоры с врачами всегда меня утомляли. Когда Штайлер ушёл, я выдохнул с облегчением и притянул к себе последнее недописанное письмо. Это самое письмо, Мартина, которое ты сейчас читаешь и которое было написано мной в последний день моего больничного заточения, в день, когда я вырвался на волю, освобождённый от всего, что меня мучило и тяготило.
Я открыл глаза. Вокруг было темно. Я то ли лежал, то ли висел в каких-то путах, спелёнатый по рукам и ногам. Неужели меня опять связали, чтобы я не нанёс себе какой-нибудь вред? Я по-прежнему в больнице? Доктор Штайлер? Где я?
Я попытался что-то сказать, но из горла вырвался лишь невнятный хрип. Окружающее пространство отозвалось лёгким шорохом. В темноте возникло некое движение, понятное скорее на уровне чувств, чем на уровне ощущений. Кто-то приблизился ко мне почти неслышной походкой.
– Кто ты? – прохрипел я. – Где я?
– Как где? На складе! – ответил тоненький детский голосок.
Я ещё усерднее заморгал, пытаясь хоть что-то разглядеть.
– Картинка? Это ты?
– Да. Ты хочешь пить, Бен?
Чай! Ну конечно, я выпил отравленный чай, потерял сознание и оказался в… где же? На складе?
– Где мы, Картинка?
– На складе, – равнодушно повторила девочка.
– А ты что здесь делаешь?!
Всё-таки темнота не была кромешной. Откуда-то пробивался свет, совсем неяркий и в очень малом количестве. Однако я уже видел перед собой тонкий силуэт девочки, в котором без колебаний узнал малышку.
– Мистер Хилл наказал меня. – голосок девочки стал печальным – Раньше я всегда его слушалась. А потом не смогла. Я была очень плохой Приманкой…
– Приманкой? Для кого? – я ничего не понимал.
– Для тебя, Бен. Помнишь?
Так. Дорогая Мартина, ты знаешь, что я никогда не отличался выдающимися мыслительными способностями. Более интеллектуальный человек на моём месте сумел бы свести концы с концами и разгадать тайну всего происходящего в последние дни, но я смог только рассеянно повторить последние слова девочки:
– Для меня? Почему для меня?
– Потому что ты главный. Ты – Исполнитель. Но я подвела мистера Хилла и теперь наказана. И ты тоже, – она вздохнула, – оказался на складе из-за меня.
Я задёргался в своих путах, но верёвки держали меня крепко. Сделав несколько резких усилий, я обречённо повис, удерживаемый сотнями нитей. Картинка стояла передо мной и прерывисто вздыхала. Насколько я мог судить, её ничто не удерживало.
– А тебя не связали? – уточнил я.
– Нет, мистер Хилл не стал меня привязывать, так как я маленькая и неопасна. – объяснила Картинка. – Но он забрал мою куклу! Мою любимую куколку, с которой мы так весело играли…
– Твою куклу? – да простят меня боги, я всё ещё ничего не понимал.
– Да. Он сам сделал для меня куклу, а потом сам и забрал. Мистер Хилл сказал, что я ещё маленькая, совсем бестолковая и не смогу участвовать в Спектакле…
– Да кто такой этот мистер Хилл? – наконец-то задал нужный вопрос я.
– Создатель.
Наконец кое-что прояснилось. Итак, мне стало известно имя человека, втянувшего меня в эту малопонятную авантюру. Как я мог использовать эту информацию? Пока никак.
– А ты давно знакома с этим мистером Хиллом? – продолжил спрашивать я.
Ответ меня удивил:
– Ну конечно, как же иначе? – сказала Картинка и засмеялась. – Какой ты смешной, Бен!
Висеть в коконе крепких ниток и верёвок разной толщины было не слишком-то удобно. Мои плечи ныли, руки затекли, а шея уже почти не поворачивалась.
– Так ты хочешь пить? – снова спросила девочка. – У меня есть чай и печенье.
Мне ужасно хотелось пить, Мартина, но снова притронуться к чаю было морально трудно.
– А вода? – с надеждой спросил я.
Но Картинка покачала головой.
– Только чай. И он сладкий, я не пью чай без сахара. Может, ты такой не любишь?
– Тогда дай мне, пожалуйста, чаю! – смирился я.
Малышка охотно поднесла к моим губам большую керамическую кружку. Правда, для этого ей пришлось встать на цыпочки, а мне согнуться в три погибели, насколько позволяли путы. Чай был очень сладкий и едва тёплый, он пролился по моему подбородку и несколько капель попало на рубашку. Ерунда, конечно, я был не в том положении, чтобы беспокоиться о таких мелочах.
– Картинка, – кое-как напившись, выдохнул я, – ты не можешь выпустить меня отсюда?
– Зачем? – удивилась девочка. Я видел её всё лучше, уже мог заглянуть в её широко распахнутые зелёные глаза. – Мы провинились. Теперь Спектакль сыграют без нас.
– Я знаю, – усердно закивал я, хотя это утверждение было весьма сомнительным, – я всё понимаю. Но там… там мои друзья!
Девочка смущённо потеребила край кружевного передника.
– Мистер Хилл снова меня накажет, если я его не послушаюсь. До дома отсюда далеко. Я боюсь ходить под землёй. А в лесу мы заблудимся.
– Так я под землёй?
– Конечно, мы же сейчас на складе! Какой ты глупышка, Бен! – Картинка улыбнулась и захихикала.
– Глупышка?
– Это не обзывательство, честное слово! Мама называла меня глупышкой, когда я просыпала муку или делала ещё что-нибудь неправильное. Но она меня никогда не шлёпала, ни разу! – девочка так сильно замотала головой, что вокруг неё затанцевали кудряшки.
– А где же твоя мама?
– Она сначала умерла. – сообщила девочка таким голосом, будто это было что-то совершенно обыденное. – Я так плакала! Но мистер Хилл сказал: «не плачь, я сделаю тебе новую маму!»
– И сделал? – у меня почему-то перехватило дыхание.
– Конечно, это же мистер Хилл! Мама получилась совсем как настоящая, и она гораздо лучше моей куклы. Кукла не умеет говорить, а мама умеет.
