Грязь покрывала наши лица; завидев на подбородке Эрика красные полоски, я начала их оттирать, пока не осознала, что это кровь. А потом я обнаружила, что ничего не делаю, просто стою, вцепившись в руку Эрика, непонятно почему считая, что иначе его унесет течением и я его больше не увижу.
— Вы в порядке? — крикнул он.
— Да. Иоланда!
— С дыханием у тебя все нормально? — схватив меня за плечи, испуганно спросила она. — Ты хлебнула много воды.
— У меня все прекрасно.
— Точно?
— Точно.
— А у меня нет. Это был кошмар. Погоди-ка! — Она повернула ко мне голову.
— Что?
— Где карта? Карта где?
Я встряхнула сумку:
— Здесь.
— Покажи ее мне!
— Пусть карта отдохнет, девочки, — сказал по-английски Эрик и провел пальцем по моей поцарапанной щеке. — Не забывайте, мы все только что могли сыграть в ящик.
— Покажи ее мне, — не унималась Иоланда.
— Нет, нет, нет! — ответила я и прижала сумку к груди, причем этот жест был связан не только с Иоландой. То, что я прочла в мамином дневнике, не выходило из головы. — И не проси!
Пристально глядя на сумку, она провела рукой по губам.
— Не понимаю, почему ты не можешь мне ее отдать.
— Джип приказал долго жить, — сказал Эрик, не отрывая глаз от перекатывавшегося в воде корпуса машины.
Иоланда, казалось, его не слышала.
— Иоланда!
— Что? А, ну да. Тогда нам надо идти. — Она указала пальцем на восток. — Туда.
И мы пошлепали по воде в сторону белой церкви — мимо кабачка с красным рекламным стендом кока-колы, мимо брошенного «форда». Взобравшись по кирпичным ступеням, я распахнула деревянную дверь.
Внутри стояла вода, оставляя, однако, достаточно места для трех голубей, стайки еще каких-то птиц, по меньшей мере двух мышей и ползавшей по белой штукатурке одной оранжевой саламандры. Льющийся из высоких окон слабый свет плясал на окружающей алтарь воде и длинных деревянных скамьях, на которые мы и повалились.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
— Боже, как я устала! — пожаловалась Иоланда. Прошел час, но мы все еще оставались в церкви. — Интересно, ливень перестал?
И она снова вытянулась на скамье. Когда мы вошли, она некоторое время сидела в оконной амбразуре и смотрела на струи дождя, не заговаривая ни с Эриком, ни со мной, а когда я пригляделась, то увидела, что она вся дрожит. Но уже через некоторое время она уселась рядом со мной на скамью и сняла свою шляпу. Но лишь когда Иоланда заснула и перестала контролировать свои действия, она опустила голову мне на колени. Убедившись, что она спит, я погладила ее по волосам.
Но теперь, едва она пошевелилась, я встала и подошла к одному из окон.
Устроившийся через три скамьи от нас Эрик выглядел так, словно его прихлопнул ладонью какой-то гигант.
— И что там видно?
— Ничего, — ответила я. — То есть дождя нет. — Небо побледнело, над облаками проглядывали робкие лучи солнца. Воспоминания о пережитом страхе все еще не оставляли мое тело, на голове болела вздувшаяся шишка. — Кажется, проясняется.
— Попробуй еще раз позвонить Мануэлю, — сказала Иоланда. Я раскрыла мокрый мобильник, который незадолго до того Эрик извлек из своих брюк. — Или набери службу спасения. Должен же быть поблизости хоть кто-нибудь, кто мог бы нам помочь. Вроде какие-то машины недавно ехали по шоссе.
— Армейские грузовики, — сказал Эрик. — Мы обогнали как минимум два. Вероятно, они ехали на северо-восток — везли какие-то припасы.
Иоланда закрыла глаза.
— В армейский грузовик я не сяду. К этим убийцам — да ни за что!
— А если придется? — спросил он.
— Вот видите — одни эти слова говорят о том, что вы нездешний.
Бросив на нее гневный взгляд, Эрик откинул волосы со лба.
— От этого телефона никакого толку, — призналась я.
Лицо Эрика начало заливаться краской; ничего не сказав, он встал и вышел из церкви.
— Оставь его в покое, — сказала я Иоланде.
Она пожала плечами:
— Его так приятно дразнить. Но раз уж он твой любовник, наверное, я могла бы сделать исключение и от него отстать.
— Он мне не любовник.
Иоланда привстала. Проникавший снаружи свет падал на ее лицо. Кажется, она перестала требовать от меня сумку, и это было хорошо. Пока что у меня не хватало сил раздумывать над содержанием дневника.
— Да успокойся ты! — сказала Иоланда. — Это же очевидно, хотя и весьма отвратительно.
— Мы не вместе. Мне нравятся… пожарные. И полицейские.
— Что?
— Длинная история. Если в двух словах — Эрик не в моем вкусе.
— Что ж, как знаешь.
Уголки рта у нее приподнялись, и я подумала, что она очень похожа на мою мать. Необычайные приключения невольно приводили ее в хорошее настроение.
— Ну и как… — начала я.
Иоланда подняла бровь.
— Ну и как у тебя все складывалось? — договорила я.
— Складывалось?
— Ну, как ты жила в последние годы?
Она махнула рукой:
— Как видишь, Лола, довольно скверно.
— Но у тебя же, наверное, были… друзья, случались моменты, когда ты была счастлива… — Я помолчала. — То есть я надеюсь на это.
— Счастлива? Ты имеешь в виду — с мужчинами?
— Кроме всего прочего.
Слегка улыбнувшись, она кивнула:
— Да, у меня были приятные моменты. Я встречалась с достойными, очень хорошими мужчинами. Но… так и не вышла замуж, как ты, вероятно, уже поняла. Это было бы прекрасно, но… не случилось. Я всегда работала с отцом — хотя не думаю, что тебе нужно об этом рассказывать. — Она выдавила из себя смешок.
— Почему?
— Не знаю… Я теперь частное лицо. Больше забочусь о том, кого я… — Она не договорила.
Я молча ждала продолжения.
— Как ты считаешь, мы с тобой дружили? — вдруг резко спросила она. — Когда я жила с вами?
— Это было давно, — ответила я. — Когда мы встретились, мне было девять лет. А ты была несносной одиннадцатилетней девчонкой.
— Так дружили или нет?
— Не с самого начала, — сказала я.
— Не с самого, — согласилась Иоланда. Глаза ее отливали изумрудным блеском.
— А потом — потом да, подружились.
Не глядя на меня, она кивнула.
