— Фантастика! — сказал Мануэль.
— Есть еще мерзкие дикие свиньи. Да, и поосторожнее с мачете. Когда я устану, то, вероятно, попрошу помочь мне прорубать дорогу. Конечно, не забывайте о воде, иначе быстро наступит обезвоживание организма и толку от вас не будет никакого. Ну и просто… ступайте вслед за мной. Не отставайте. Если отстанете — будет не здорово.
Я постаралась не думать о том, какое значение имели для моей матери все эти меры предосторожности. Кажется, та же мысль пришла в голову и Мануэлю. На секунду замешкавшись, он одернул рубашку и одобрительно кивнул.
— По-моему, очень хороший совет, — откашлявшись, сказал он.
После этого вернулся к машине и запер ее; затем они с Иоландой перешли через дорогу и вступили в лес.
Мы с Эриком молча смотрели, как оба раздвигают руками ветки.
Вытащив мачете, Иоланда встала перед зарослями. В отличие от побледневшего Мануэля, которого атмосфера явно угнетала, на Иоланду сельва произвела противоположный эффект: ее лицо раскраснелось, на нем появилось выражение сосредоточенного внимания. Подняв мачете, она взмахнула им яростно и грациозно, так что на шее разом напряглись все мускулы. Мне пришло в голову, что она владеет ножом так же свободно, как иногда мне удается играть словами — не зря отец научил ее искусству выживания в этих диких местах.
Мануэль последовал за ней, неуверенно отводя в сторону листья. Затем оба скрылись из виду.
— Ну что, ты готов? — спросила я Эрика, вскинув себе на плечи рюкзак.
Я вся покрылась потом, однако вьющиеся вокруг насекомые пока что не причиняли никакого вреда. Меня переполняло тревожное возбуждение — внезапно я почувствовала, что готова хоть всю ночь идти за Иоландой, лишь бы найти маму.
Посмотрев на меня, Эрик кивнул:
— Готов идти с тобой, Лола.
Улыбнувшись, я слегка толкнула его в грудь, и мы направились к синеющим впереди деревьям.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
Мы двигались по тропическому лесу, отбиваясь от москитов и крупных мух и спотыкаясь о низко стелющийся кустарник и корни огромных красных деревьев, уходивших на тридцать метров к небу. Переплетаясь, их корни образуют целую сеть твердых узловатых отростков, раскинувшихся среди папоротника, осоки и мокрой земли. Влажный воздух казался таким плотным, что было трудно дышать. Кроме того, как я уже заметила во Флоресе, в это время дня жара достигала своего максимума.
Чтобы как-то приспособиться, понадобилось некоторое время. Каждый раз, когда мы делали шаг вперед, чавкающая грязь стремилась забраться в обувь, промочить одежду и вообще добраться до груди, лица. Гудящие насекомые плотными рядами атаковали все выступающие части тела, в течение первого часа все мы занимались сизифовым трудом, пытаясь смахнуть их с себя руками. Хотя вначале все молчали, это не означало, что в лесу было тихо: обитатели джунглей, главным образом паукообразные обезьяны и ревуны, сотрясали воздух пронзительными криками. Танцуя на кронах деревьев и, словно участники какой-то безумной игры, перепрыгивая с лианы на лиану, они визжали почти человеческими голосами. Кроме этого, обезьяны трясли ветки, ломали и даже швыряли их нам на головы, что, очевидно, служило лесным аналогом газетной передовицы, в которой бы излагалась обеспокоенность нашим нежелательным присутствием. Но что больше всего раздражало и удивляло в этих обезьянах, так это их странные лица, подвижные и столь похожие на человеческие — временами казалось, будто они вот-вот начнут вполне внятно ругаться. Я вдруг ясно поняла, насколько мы все же близки к животным.
А потом я услышала, как что-то льется, и почувствовала, что мое плечо стало мокрым.
— Дождь пошел? — спросил шедший сзади Эрик.
— Что это такое? — спросила я.
Иоланда расхохоталась.
— Сделаем вид, будто ничего не случилось, — предложил Мануэль.
И только тогда, когда меня осенила блестящая идея посмотреть вверх, я поняла: обезьяны писают на меня и весьма антропоморфно смеются.
Тем не менее в лесу нас поджидали и некоторые удовольствия.
В густой листве высоких деревьев прятались цветущие лианы, орхидеи были гибкими, свежими и яркими, как молодые девушки. Временами мерное жужжание насекомых и визг обезьян нарушал оглушительный крик птиц. Это были красно-зеленые создания с большими ярко-желтыми клювами. Шумели невидимые речушки, чавкали по грязи наши ботинки, свистел мачете — Иоланда прокладывала изумрудно-зеленую тропу.
По сравнению с городом здесь она казалась сильнее, даже стала будто выше ростом. Своим оружием она размахивала так быстро, что казалось, будто нож сделан из ртути, а не из стали, дыхание было ровным и спокойным. Пройденный ею путь отмечали срезанные алые цветы, и этот проложенный лезвием сияющий коридор в конце концов должен был привести нас к прославленной реке Саклук.
Через час ходьбы я уже потеряла представление о том, откуда мы только что пришли и где находимся.
— Что, осталось уже немного? — спросила я. — Я что-то не ориентируюсь. Мы уже почти пришли?
— Нет, мы еще не пришли, — услышала я голос Иоланды. — До Саклука по меньшей мере десять километров.
— Хочешь, чтобы я тебя сменил? — спросил Мануэль.
— Я могу сменить, — вызвался Эрик.
— Это еще понадобится, но пока я не устала, — ответила Иоланда.
— Еще десять километров, — сказала я. — Как ты думаешь, сколько это займет времени?
— Возможно, весь день. Попейте, попейте! Я не смогу нести вас на себе.
Меж листвой деревьев виднелись клочки неба, так что мы могли различить нависшие над головой серые и ярко-желтые облака. Внизу свет становился более тусклым и приобретал зеленоватый оттенок — благодаря обильному кустарнику и мху, покрывавшему кору красных деревьев. Из-за дождевой воды все блестело, растительность была настолько пышной, что казалось, будто джунгли способны проглотить нас одним большим глотком. Огромные, иногда в четыре-пять обхватов, стволы деревьев устремлялись в небо, в складках их коры прятались мхи и папоротники; лианы и орхидеи ручьями стекали вниз. А в горячей грязи происходили какие-то химические процессы, порождая туманные испарения, поднимавшиеся от земли полупрозрачными белыми клубами.
Когда мы проходили через такое облако, я услышала, как позади топает и тяжело дышит Эрик; идущий передо мной Мануэль периодически начинал пошатываться, но затем, прижавшись к какому-нибудь дереву, выпрямлялся. Иоланда могла бы его и подождать, но она была настолько поглощена расчисткой пути, что, казалось, вообще не замечала нас. Взгляд ее был направлен вперед, дорогу она прокладывала без малейших колебаний, разве что пару раз сверилась с компасом. Я совершенно не понимала, как ей это удается; лично я не сумела бы даже найти дорогу назад.
День клонился к закату. Никто не произносил ни слова. Довольно скоро у меня разболелись все мышцы — спины, ног, но это не отвлекало от горьких размышлений; напротив, я обнаружила, что мысли продолжают скакать, причем куда-то не в ту сторону.
