С тех пор прошло чуть меньше двух десятилетий, изменивших до неузнаваемости жизнь как моей страны, так и мою собственную. Я получил несколько высших образований, накупил движимого и недвижимого имущества, защитил диссертацию по языкознанию и сделал карьеру добропорядочного топ-менеджера крупной российской корпорации. Теперь путешествия по миру стали для меня всего лишь видом отдыха, и сердце уже давно перестало взволнованно биться, как раньше, когда я оказывался один на улице незнакомого города.
У меня теперь было целых два загранпаспорта, с удивительной скоростью заполнявшихся визами и штампами, а проблемы догонов оставались нерешенными, хотя уже по другой причине – из-за отсутствия у меня времени на «дальнейшие исследования» их тайн. Я даже почти забыл о них; всего-то и осталось у меня что память о каких-то мистических ритуалах жителей скал и запрятанный где-то в глубинах письменного стола рисунок деревянной маски, скопированный нетвердой детской рукой и потому еще более устрашающий, чем оригинал.
Статуэтка действительно выглядела необычно. На узкой дощечке длиной сантиметров тридцать, будто специально выстроившись в шеренгу, застыли одинаковые фигурки восьми странных существ. Не то люди, не то животные, они были вырезаны из темного дерева в неестественных позах – на полусогнутых ногах и с поднятыми вверх длинными руками. С первого взгляда непонятно было, сидят эти существа или стоят. И хотя все физические атрибуты человека у каждого из них вроде бы присутствовали, в чертах лица и строении тела было что-то и впрямь нечеловеческое, отталкивающее и одновременно притягательное.
– А что она означает? – поинтересовался я у марокканца, не особенно надеясь на вменяемый ответ.
В Марокко, как и во всем арабском Магрибе, принято довольно пренебрежительно относиться к тропической Африке и ее обитателям. Берберы, мавры, туареги – представители белой, европейской расы Северной Африки – уже много столетий смотрят свысока на своих чернокожих соседей, которых они еще сто лет назад запросто обменивали на каменную соль – по два пласта соли за одного черного раба, по одному за рабыню.
– Да кто их разберет, – пожал плечами торговец. – Боги, видимо, какие-то. У них там у всех свои боги.
– Это не боги, – раздался голос у меня за спиной, и я обернулся: позади меня стоял высокий итальянец.
– Здравствуйте, – едва заметно поклонился он и добавил: – Это теллемы.
Трудно было представить себе, глядя на него, более очевидную демонстрацию всех фенотипических черт, присущих жителям Италии. Черные курчавые волосы отросли сверх всякой меры и были убраны сзади в хвост, глубоко посаженные черные глаза, крючковатый нос, лиловая небритость щек и, главное, характерный акцент, с которым этот человек изъяснялся по-французски.
– Добрый день, – ответил я сдержанно, потому что всегда, честно говоря, сторонился так называемых бэкпэкеров, путешественников с рюкзаком.
Эта распространенная на Западе мода еще не прижилась у нас в России, но нашим соотечественникам, бывающим за рубежом, бэкпэкер хорошо знаком. Он довольно резко выделяется на фоне остальных туристов, и, прежде всего, своим огромным рюкзаком, который свисает у него с обеих сторон, а размерами и весом не уступает владельцу. Рюкзак является для бэкпэкера домом, холодильником, путеводителем и нередко единственным другом в странствиях. Так как денег на проживание в отеле у такого путешественника, как правило, не имеется, он, как улитка, постоянно таскает свой чудовищный дом-рюкзак за собой.
Это самое разумное объяснение данного явления, которое я могу предложить. Иначе сложно понять, зачем для прогулки по городу могут понадобиться: сложенная в сто двадцать восемь раз портативная палатка, электрофонарь размером с бейсбольную биту и такой же убойной силы, два-три пледа и спальных мешка, двухлитровая бутыль помутневшей от времени минеральной воды, трехметровый раздвижной фотоштатив и другие диковинные вещи, из-под которых бэкпэкер взирает на мир. Все это ему просто негде оставить.
В ясную погоду он ночует на крыше или веранде самого экономичного отеля в городе, задрапировавшись москитной сеткой, подложив под голову свою библию – путеводитель «Lonely Planet» и выставив в качестве эффективной охраны свои мощные, не по погоде теплые ботинки на ребристой подошве. В дождливый сезон бэкпэкер набивается со своими коллегами в общежитие «Ассоциации молодых христиан», оборудованное дюжиной матрацев. И не будет спасения тем из молодых христиан, кто хотел бы провести эту ночь в тишине и покое.
Бэкпэкер равнодушен к благам цивилизации и редко общается с душем. Гораздо чаще он сталкивается с такими же, как он, одинокими сердцами, и встречи эти очень часто оборачиваются полной сменой маршрутов обоих участников движения. Через некоторое время, наскучив друг другу, бэкпэкеры обмениваются адресами электронной почты и расходятся в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться.
Маршрут такого путешественника зависит обычно от его настроения в данное конкретное утро, а еще чаще вообще ни от чего не зависит. Он свободен во времени и пространстве. Для него путешествие – это не двухнедельный отпуск, вырываемый зубами у работодателя два раза в год, под Новый год и на майские праздники. Бэкпэкерами становятся выпускники западных вузов, решившие после получения высшего образования посмотреть мир в течение года-двух, или измученные бременем карьеры менеджеры банков, а еще – просто все те, у кого страсть к приключениям абсолютно перевешивает тягу к комфорту. Несмотря на весь свой романтизм, я никогда не был сторонником такого способа путешествий, возможно, потому, что никто еще не взялся толком объяснить мне, в чем же, в конце концов, заключается вся прелесть жизни бэкпэкера.
Итальянец же, стоявший позади меня и сверкавший белозубой улыбкой, явно относился к этому типу странников. Ему было, наверное, за сорок, но его запястья украшали бесчисленные тинейджерские фенечки из всевозможных видов ткани. На загорелой шее у него болталось подобие креста, которое святые отцы в Ватикане, не сомневаюсь, сочли бы оскорблением христианской церкви. Футболка полиняла от времени настолько, что навсегда утратила тот неведомый цвет, в котором была задумана производителем, на шортах читалась история трапез их владельца за последнюю неделю, а ботинки порыжели от красной пыли настолько же, насколько и его лицо. Как мне было известно по опыту, такие люди не прочь выпить пива в компании людей, которым есть чем за это пиво платить, а также весьма свободны в своем расписании, что обычно еще более углубляет пропасть непонимания между нами.
– Добрый день, – сказал я по-итальянски. – Давно из Неаполя?
– Я из Перуджи. Всю Африку объехал, а в Неаполе и не бывал никогда, стыдно сказать, – рассмеялся итальянец. – Вы говорите по-итальянски?
– Не очень хорошо, – скромно, но вполне корректно ответил я и снова перешел на французский, показав на статуэтку: – Вы говорите, что это не божества?
– Нет, это теллемы, – с удовольствием повторил незнакомое мне слово итальянец. – Теллемы, древние летающие люди. Не слышали никогда?
