Первым делом он решил сделать удобный подход к воде. Этим путём он будет пользоваться чаще всего. Правда, Андрей уже почти расчистил его, но при сегодняшнем первом походе за водой Виктор несколько раз задевал больной ногой за кусты и камни. Сейчас он их уберёт, а потом уже можно будет заняться завтраком.
Когда эта несложная задача была наконец выполнена, Виктора покинули последние силы, которых с утра, казалось, хватало. Больная нога так мешала, создавала столько неудобств, что по окончании расчистки у него исчезло всякое желание разжигать костёр и кипятить воду для чая. И он, боясь перенапрячься, прилёг на освещённый солнцем камушек и через пять минут погрузился в дрёму.
Во сне он продолжал расчищать тропу, пилить мелкие деревца и катать камни. И поэтому когда он через час открыл глаза, то не почувствовал себя отдохнувшим, лишь голова начала лучше соображать и захотелось выпить, наконец, горячего сладкого чая.
Пока Виктор разжигал костёр, откуда-то с верховьев Сыни раздались далёкие раскаты грома. Судя по тому, что над склоном, насколько позволял обзор, стояло безоблачное голубое небо, Виктор не переживал по поводу приближающегося дождя. Если он и будет — то не скоро, и все дела к тому времени будут давно закончены.
После сладкого чая вновь захотелось что-либо делать. Правда, ещё сильнее стал ощущаться голод, но он гнал его от себя, заставлял не думать о пустом ноющем желудке. Каша будет только вечером, на ужин, а сейчас он мог позволить себе лишь пару кедровых шишек, да и то — в качестве вознаграждения за сделанную работу.
И Виктор занялся заготовкой дров. Того, что нарубил Андрей, должно было хватить дней на пять, но Виктор настраивал себя на длительное пребывание на склоне, не меньше двух недель, поэтому дровами всё равно придётся рано или поздно заниматься.
Передвигаясь на руках с вытянутой вперёд больной ногой, он достиг зарослей ольшаника, находящихся на пути к подножию склона. Отпилив с десяток наиболее сухих веток, Виктор вдруг оказался перед проблемой — как их таскать. Не в зубах же? Тогда он решил вернуться в палатку, вытряхнуть содержимое рюкзака и уже с помощью него переносить дрова. На всё это ушла уйма времени, да вот только время он теперь контролировать не мог — часы после падения сломались, и приходилось ориентироваться по солнцу. Сейчас оно находилось на юге, и Виктор предположил, что перевалило за полдень.
Как только последняя партия дров была перенесена и уложена в общую кучу, с неба посыпались мелкие капли дождя. Тучи как таковой не было, но дождик постепенно усиливался, и Виктору пришлось срочно накрывать дрова полиэтиленом, а самому залезать внутрь палатки. Ну что же, не так уж бездарно он провёл эти первые полдня. Расчищена тропа к воде, заготовлено немного дров, можно перебинтовать голову и отдохнуть.
Бинт, действительно, присох. И он обильно смочил его водой, предусмотрительно оставленной в котелке. Жаль, у Виктора не было зеркала, и он не мог понять, что же на самом деле происходит с повязкой. И поэтому, безрезультатно подождав минут пятнадцать, он резким движением сдёрнул бинт и чуть не потерял сознание от острой боли. На макушке сделалось удивительно тепло, а на лицо потекли тонкие ручейки крови.
«Поторопился я! — решил Виктор, доставая перекись водорода из пакета с медикаментами. — Надо перебинтоваться и пару дней ничего не трогать, пока рана хорошенько не подсохнет».
Когда неприятная и болезненная процедура была закончена, он достал из куртки дневник и, прислушиваясь к барабанящим по крыше палатки каплям, стал делать записи. Почерк у Виктора был мелкий, аккуратный, и оставшихся чистых листов вполне должно было хватить, даже если каждый день писать страниц по пять-шесть. Но, когда он начал излагать свои мысли на бумаге, его опять поглотили думы о произошедшем событии, перед глазами вновь возник скользкий склон, и голова закружилась, подступила дурнота, и Виктор отложил дневник, боясь нахлынувшими воспоминаниями испортить себе настроение. Нельзя бесконечно теребить свою душу этим кошмаром, надо попытаться относиться к нему спокойно, как к чему-то, произошедшему не с ним, а с посторонним человеком, иначе одолеет страх, тоска одиночества, и жизнь на склоне превратится в мучение. Лучше думать о будущих походах, предстоящих экспедициях и интересных маршрутах.
И Виктор представил карту Сибири и стал искать на ней место, куда бы ему очень хотелось попасть. Путешествие по карте его увлекло. Но вот беда, он никак не мог вспомнить точное расположение Саянских хребтов, в которые он мысленно опустился. Чётко представились очертания хребта Крыжина, Манского Белогорья, а вот Агульские Белки никак не вспоминались. Они возникали перед глазами в виде какого-то нагромождения возвышенностей, в которые не вписывались водораздельные реки и Агульское озеро. Виктор напрягал память, пытался восстановить много раз виденные карты, но от этого Агульские белки не становились понятней, а приобретали вид сплошного коричневого пятна, большой цветной кляксы между Енисеем и озером Байкал. А представить перед собой этот район очень хотелось — именно там, в загадочной и манящей своим названием Тофаларии, они с Андреем давно мечтали побывать. Огромное количество информации, собранной по этому району, только подтверждало их сильное желание. Особенно притягивали эти самые Агульские белки и одноимённое озеро. Географически это был самый центр Восточного Саяна, и там находились наиболее островерхие пики, ледники и красивые речные долины.
Наконец, Виктор вспомнил название реки, прорезающей агульское белогорье — Орзагай! Странное, непривычное название, которое Андрей вначале читал как «Оргазай», а иногда и вовсе называл «Организаем», никак не привыкая к редкому для русского языка сочетанию букв «р» и «з». Одна из ниток маршрута должна была проходить по нему. Кто знает, может, и удастся в следующем сезоне выбраться опять в Саяны, ведь в этом горном крае так много осталось не увиденного, не пройденного и интересного.
Вечером вновь выглянуло солнце. Капли дождя, будто бисеринки, заиграли на листьях и ветках, золотыми звёздочками вспыхнули на посвежевших камнях, и Виктор не удержался и, достав из кофра фотоаппарат (как хорошо, что он не послушал Андрея и взял два!), пополз к своему «домашнему бассейну», чтобы сделать несколько снимков. Но внимание его переключилось с блестящих капелек на сам склон, по которому он два дня назад совершил неудачное путешествие. Он притягивал его, как место преступления влечёт преступника. И в итоге он несколько раз сфотографировал блестящие от воды камни, оправдывая это тем, что теперь полученные кадры останутся как память о событиях, здесь произошедших. В воде, под самым водопадом, Виктор разглядел свой фотоаппарат с широкоугольным объективом. Глубина там, действительно, была приличной, но главное — рядом не было берега, только отвесная каменная стена. Поэтому даже если придумать какую-то длинную палку с крючком — всё равно затея эта вряд ли даст желаемый результат. И он уговорил себя не заниматься бесполезной работой, чтобы, не дай бог, не поскользнуться ещё раз и не очутиться в этом бассейне, плавание по которому с одной ногой наверняка не доставит ему особого удовольствия.
Ночью у него снова начался жар. Всё-таки ослабленный организм подхватил какую-то инфекцию или простуду, несмотря на стресс и травму. Это Виктора очень расстроило. Он обливался по́том, стонал, ворочался, никак не находя удобного для больной ноги положения. Опять ему мерещились шорохи и шаги, хруст веток и недовольное рычание. И он уже не понимал, что происходит — то ли он постепенно сходит с ума от нервного напряжения, постоянной боли и температуры, то ли всё же у палатки кто-то ходит. И тут Виктор вспомнил, что забыл-таки сжечь старый окровавленный бинт! Целый день он думал об этом, но, когда разводил костёр для ужина, отвлёкся какими-то другими мыслями, и вот теперь только вспомнил о бинте.
