В это время в хижину вполз Ханс и сел на землю перед нами. Можно было просто пройти через дверь, но, не знаю почему, он предпочел вползти в хижину на руках и коленках.
– Чего тебе надо, уродливая жаба? – злобно спросил я его (он действительно походил на жабу; даже кожа у него под челюстью двигалась, словно у жабы).
– Баас встревожен? – спросил он.
– Я думаю, – ответил я, – встревожишься и ты, когда будешь извиваться на конце копья мазиту!
– У них широкие копья, делающие большие дыры, – заметил Ханс, в ответ на что я встал, намереваясь дать ему хорошего пинка.
– Баас, – продолжал он, – в этой хижине есть дыра, через которую все слышно, если лежать у стены, притворяясь спящим. Я слышал разговор бааса с этим одноглазым дикарем и баасом Стивеном.
– Что же из этого следует, маленькая змея?
– Если баас не хочет быть убитым в этом месте, откуда никак нельзя бежать, то нужно узнать точно день и час, когда прибудет Догита.
– Ах ты, желтый идиот! – воскликнул я. – Если ты будешь… – тут я остановился, так как подумал, что лучше выслушать Ханса до конца, нежели срывать на нем свое раздражение.
– Мавово – великий колдун, баас. Говорят, что его змея – самая сильная во всей Земле Зулу, за исключением змеи его учителя, старого Зикали. Он говорил, что Догита лежит где-то со сломанной ногой и что он придет сюда, чтобы встретиться с баасом. Потому он, без сомнения, может точно сказать, когда придет Догита. Я бы сам спросил об этом Мавово, но он не заставит свою змею работать для меня, Поэтому пусть лучше спросит его баас. Быть может, Мавово забудет, что баас смеялся над его гаданием.
– О, слепец! – ответил я. – Разве могу я поручиться, что вся эта история Мавово относительно Догиты не сплошной вздор?
Ханс посмотрел на меня с удивлением.
– История Мавово – вздор! Змея Мавово солгала! Ох, баас смотрит на дело слишком по-христиански. Конечно, благодарение отцу бааса, я тоже христианин, но не настолько, чтобы отличить хорошее гадание от плохого. Змея Мавово лгунья! И это после того, как похоронен первый из тех охотников, которым в Дурбане была предсказана смерть! Прекрасно, баас, пусть будет так! Но все же только и остается либо просить Мавово, либо быть убитыми. Мне все равно, ибо я охотно начну новую жизнь в другом мире. Но пусть баас подумает, какой шум поднимет Самми.
С этими словами он выскользнул из хижины.
– Хорошее положение, нечего сказать! – чуть не со стоном обратился я к Стивену. – Я, белый человек, знающий, что все это кафрское гадание – чистейший вздор, должен просить дикаря сказать мне то, о чем он ничего не может знать! Это унизительно! Пусть меня повесят, если я сделаю это!
– Сделаете вы это или нет – вас все равно повесят, – ответил Стивен со своей приятной улыбкой. – Но скажите, старина, почему вы так уверены, что все это вздор? Нам говорили о многих чудесах, которые не были вздором, и если чудеса существуют, то почему им не существовать теперь? Я знаю, что вы мне на это возразите, и потому спорить дальше бесполезно. Однако я не так горд, как вы. Я попробую смягчить каменное сердце Мавово и уговорю его раскрыть свою книгу тайной мудрости.
С этими словами он вышел. Спустя несколько минут я был вызван из хижины, чтобы принять овцу, которая вместе с молоком, туземным пивом, хлебом и другими припасами, включая фураж для ослов, была прислана нам от Бауси. Тут я должен заметить, что во время нашего пребывания у мазиту мы ни в чем не нуждались. Здесь не знали голода, столь обычного в Восточной Африке, где путешественник часто ни за что не может найти себе пищи.
Я велел поблагодарить короля и выразил надежду отплатить ему завтра несколькими подарками. Потом я отправился искать Самми, чтобы приказать ему зарезать и приготовить овцу. Я нашел его или, вернее, услышал его голос за камышовой перегородкой, разделявшей две хижины. Он выступал в качестве переводчика между Стивеном Соммерсом и Мавово.
– Этот зулус, мистер Соммерс, – говорил он, – заявляет, что он понял все, о чем вы говорили, и что все мы, вероятно, будем убиты этим дикарем Бауси, если не сможем сказать ему, когда придет сюда белый человек Догита, которого он любит. Он также убежден, что с помощью своего гадания он мог бы узнать, когда это случится (что, без сомнения, мистер Соммерс, – скажу вам откровенно, – чистая ложь невежественного язычника). Он прибавляет, что не даст ни одного медного гроша за свою или за чью-нибудь другую жизнь.
– Он говорит на своем вульгарном языке, что между желудком гиены из Земли Мазиту и всякой другой гиены нет никакой разницы и что здешняя земля так же хороша для его костей, как и всякая другая земля, так как земля есть худшая из всех гиен, рано или поздно пожирающая то, что родит. Извините меня, мистер Соммерс, что я повторяю пустую болтовню этого дикаря, но вы сами приказали мне точно передать его слова. Этот безрассудный человек говорит, что какая-то неведомая сила – он называет ее «силой, которая заставляет сиять солнце и усеивает покров ночи звездами» (извините, что я повторяю эти глупые слова) – заставила его родиться на этом свете и в определенный час унесет его из этого мира назад во мрак, в вечное лоно, где он либо будет пребывать во сне, либо снова вернется к жизни, согласно воле этой неведомой силы, – я точно перевожу его слова, мистер Соммерс, хотя не знаю, что все это значит, – и что ему безразлично, когда это случится. Он говорит еще, что он становится старым и что он видел много горя – он, я полагаю, подразумевает утрату своих жен и ребенка, – между тем как вы молоды и ваша жизнь со всеми ее радостями еще впереди. Поэтому он будет рад сделать все, что в его силах, чтобы спасти вам жизнь, потому что хотя вы и белый, а он черный, тем не менее он любит вас и смотрит на вас, как на свое дитя. Да, мистер Соммерс, я краснею, повторяя это, но этот черный человек говорит, что смотрит на вас, как на свое дитя. Он прибавляет, что если понадобится, то он охотно отдаст за вас свою жизнь, и что отказать вам в чем-нибудь для него все равно что разрезать свое сердце пополам. Но он должен отказать вам в вашей просьбе спросить какое-то существо, которое он называет змеей (что это означает, мистер Соммерс, я не знаю), когда белый человек по имени Догита прибудет в это место. Он говорит, что после того, как мистер Квотермейн посмеялся над его гаданием, он больше не станет заниматься им и скорее умрет, нежели нарушит свое слово. Вот и все, мистер Соммерс.
– Скажите вождю Мавово, – ответил Стивен (я заметил, что слово «вождь» он произнес с особым ударением), – что я понял все и очень признателен ему за подробное объяснение. Потом скажите ему, что мы надеемся только на него, так как у нас нет другого выхода из создавшегося положения.
Самми перевел эти слова на зулусский язык, которым он владел в совершенстве, без всяких добавлений или комментариев.
– Нет другого выхода, – повторил Мавово, понюхав табаку, – В таком случае об этом меня должен попросить сам Макумазан. Макумазан – мой старый вождь и друг. Для него я готов забыть то, о чем в другом случае должен был бы помнить. Если он придет ко мне и без насмешки попросит меня применить мое искусство на пользу нам всем, я сделаю это, хотя очень хорошо знаю, что он уверен в том, что прахом шевелит простой ветер, разбрасывающий его без всякого значения. Он, как и другие мудрые белые люди, забывает, что ветер, разбрасывающий прах, дует в наши ноздри и что для него мы тот же прах.
