— Видите ли, мы полагаем, что идеальное управление то, при котором управляют не слишком много.
— И у вас нет никаких демократических процедур — выборов и тому подобного?
— Ни в коем случае. Наши люди будут потрясены, если им объявят, что одна политическая программа абсолютно правильная, а другая абсолютно ошибочная.
Конвей улыбнулся. Как ни странно, такая логика пришлась ему по душе.
Итак, мисс Бринклоу находила утешение в занятиях тибетским языком, Маллинсон продолжал фырчать и кукситься, а Барнард, как и раньше, поражал всех своей то ли всамделишной, то ли напускной невозмутимостью.
— Сказать по правде, жизнерадостность этого типа начинает действовать мне на нервы, — не выдержал, наконец, Маллинсон. — Могу понять, когда человек пытается сохранить присутствие духа, но его бесконечное балагурство выводит меня из себя. Если дать ему волю, он нас всех обскачет.
Конвей и сам не раз дивился, с какой легкостью американец приноровился к новой обстановке.
— Может быть, нам повезло, что он оказался таким покладистым?
— По-моему, это чертовски странно. Что вы о нем знаете, Конвей? Кто он и откуда?
— Не больше вашего. По моим сведениям, он приехал из Персии и вроде бы собирался заниматься разведкой нефти. Человек он по натуре спокойный. Когда началась эвакуация из Баскула, мне стоило большого труда уговорить его присоединиться к нам. Он согласился только, когда я сказал, что американский паспорт от пули не спасет.
— Кстати, вы видели его паспорт?
— Кажется, видел, точно не помню. А почему вы спрашиваете?
— Вы можете подумать, что я сую нос не в свое дело, — рассмеялся Маллинсон. — Мне это ни к чему — за два месяца сиденья здесь у нас никаких секретов друг от друга не останется. Уверяю, все произошло совершенно случайно, и я никому словом не обмолвился. Даже вам не хотел говорить, но раз уж так вышло, то, пожалуй, скажу.
— Понятно, так что случилось?
— Паспорт у Барнарда подложный, и он никакой не Барнард, вот что.
Конвей поднял бровь в знак интереса весьма, впрочем, далекого от беспокойства. Барнард был симпатичен ему, и только. Конвей не испытывал никакого желания дознаваться, кто он на самом деле.
— Кто же он, по-вашему?
— Чалмерс Брайант.
— Вот тебе раз! С чего вы взяли?
— Сегодня утром он обронил записную книжку, а Чанг подобрал и отдал мне. Она была набита газетными вырезками, несколько штук выпали, и я в них, признаюсь, заглянул. В конце концов, газетные вырезки — не частная собственность. Все про Брайанта и его розыски, а одна с фотографией — вылитый Барнард, только без усов.
— Вы сказали Барнарду о своем открытии?
— Нет, я вернул его собственность без звука.
— Значит, ваша единственная улика — фотография в газете?
— Пока да.
— По-моему, одно это ничего не доказывает. Разумеется, вы, может быть, и правы, я не исключаю вероятности, что он и в самом деле Брайант. Теперь ясно, почему он так радовался, очутившись здесь — лучшего убежища не сыскать.
Маллинсон был заметно разочарован такой спокойной реакцией на сенсационную, по его мнению, новость.
— Что вы собираетесь предпринять? — спросил он.
Конвей на миг задумался.
— Понятия не имею. Скорее всего, ничего. Да и что можно предпринять?
— Послушайте, черт побери, если этот человек Брайант…
— Дорогой мой, даже если он император Нерон, в данный момент это не имеет никакого значения! Праведник он или мошенник, мы обязаны терпимо относиться друг к другу, пока находимся здесь. Становиться в позу совершенно бесполезно. Если я заподозрил бы что-нибудь в Баскуле, то, конечно, попытался бы связаться с Дели — это была бы моя прямая служебная обязанность. А сейчас я могу считать себя свободным от служебных обязанностей.
— Довольно наплевательская позиция, вам не кажется?
— Наплевательская или нет, главное, разумная.
— Короче говоря, вы рекомендуете мне позабыть о моем открытии?
— Скорее всего, это не в ваших силах, но я совершенно уверен, что для нас обоих лучше об этой истории помалкивать. Не ради Барнарда, Брайанта или кто он есть, а чтобы не влипнуть в чертовски неловкую ситуацию, после того как мы выберемся отсюда.
— Вы хотите сказать, что надо позволить ему улизнуть?
— Я бы сформулировал это немного иначе — удовольствие ловить его лучше доставить кому-то другому. Прожив с человеком бок о бок несколько месяцев, как-то неловко звать полицию с наручниками.
— Не согласен! Этот человек матерый мошенник — многие мои знакомые разорились из-за него.
Конвей пожал плечами. Он восхищался прямолинейностью Маллинсона, который видел все в черно-белом цвете. Школьный кодекс поведения суров, но прост. Раз человек нарушил закон, долг окружающих передать его в руки правосудия — при условии, что нарушен закон, который нарушать не положено. Именно таким был закон, касающийся чеков, акций и финансовых ведомостей. Брайант преступил его, и хотя Конвей особенно не следил за перипетиями этого дела, у него сложилось впечатление, что скандал разыгрался грандиозный. Огромная финансовая корпорация Брайанта в Нью-Йорке обанкротилась, и убытки составили около ста миллионов долларов — рекордный крах, даже в мире, помешанном на рекордах. Так или иначе — Конвей не был сведущ в финансовых делах — Брайант занимался аферами на Уолл-стрите. Было выписано распоряжение о его аресте, он бежал в Европу, и в пять-шесть стран разослали ордера об экстрадиции.
— Если хотите последовать моему совету, — промолвил наконец Конвей, — ничего никому не говорите. Не ради Барнарда, ради нас. Конечно, можете утешаться тем, что, может быть, он все-таки совсем другой человек.
Однако он оказался именно тем самым Брайантом, и это выяснилось в тот же вечер после ужина. Чанг только что откланялся; мисс Бринклоу занялась тибетской грамматикой; трое мужчин остались лицом к лицу за сигарами и кофе. Разговор за ужином не клеился, словоохотливый китаец несколько раз тактично поддерживал его, а теперь, когда он ушел, наступало неловкое молчание.
Барнард — редкий случай, — похоже, истощил весь свой запас анекдотов. Конвей почувствовал, что Маллинсон не в силах относиться к американцу так, будто ничего не случилось, и Барнард, видимо, что-то заподозрил. Внезапно американец отшвырнул сигару в сторону.
— Думаю, вам известно, кто я такой.
Маллинсон зарделся, как девушка, а Конвей с обычной своей невозмутимостью произнес:
— Да, мы с Маллинсоном догадываемся.
— Идиотская беспечность — надо же мне было оставить вырезки на виду…
— С кем не бывает.
— Вы так спокойно реагируете — уже кое-что.
