И появление бунтарской крутизны, и переход от нее к сетевой крутизне стали реакцией на новые экономические условия, хотя и очень разные. Бунтарская крутизна отвергала привычный образ занятого человека пятидесятых годов: мужчина в сером костюме, который проводит время в такой же серой конторе, следуя бюрократическим правилам, уничтожающим на корню любое проявление творчества, и шагает в едином строю с другими сотрудниками, подчиняясь навязанному кем-то ритму. С появлением постиндустриальной экономики знаний прямой бунт сменился отказом от традиций, который и движет теперь миром. Таким образом, новой метафорой стал парень в сером балахоне с капюшоном, который зарабатывает себе на жизнь чем-то крутым, например работой в новых медиа. Этот резкий контраст виден очень четко, если сравнить такие иконы поколений, как Джеймс Дин с одной стороны и Майкл Сера и Эллен Пейдж
[48] с другой. В этом смысле крутизна сегодня транслирует сигналы образованности, двигающей вперед инновационную экономику, вместо бунта, полностью отвергающего общество.
Чтобы более детально рассмотреть развитие первой фазы крутизны, давайте изучим пять основных ее аспектов в контексте эссе Нормана Мейлера 1957 г. «Белый негр» (определяющего, хотя и небесспорного манифеста бунтарской крутизны) и культового фильма своего времени «Бунтарь без причины». Стоит иметь в виду, что эссе Мейлера отчасти было сознательной попыткой автора оживить свою карьеру. «Белый негр» был написан в тот период, когда Мейлер мучился мыслью, сможет ли повторить свой ранний успех – десятью годами ранее он проснулся знаменитым после выхода дебютного романа «Нагие и мертвые». Эта книга, в основу которого был положен армейский опыт самого Мейлера во Второй мировой войне, стала невероятным триумфом как с литературной, так и с финансовой точки зрения. Она год с лишним занимала место в списке бестселлеров и принесла автору мировую известность.
Последующие годы были непростыми для Мейлера. Друзья, любовницы и жены все чаще отворачивались от него из-за неуживчивого характера, раздутого эго, неуверенности в себе, неустроенной жизни, наркотиков и распутства. Его романы «Дикий берег» (1951) и «Олений заповедник» (1955) в сравнении с «Нагими и мертвыми» были малоудачными. «Олений заповедник» отвергло семь издательств, прежде чем Мейлер нашел то, которое согласилось его опубликовать. Это заставило писателя усомниться в своем таланте. Он бросил работу на целых десять лет. «Белый негр», опубликованный в журнале Dissent, должен был вернуть Мейлеру славу голоса поколения.
Это было не первое эссе такого рода. Анатоль Бройяр написал для Partisan Review свой «Портрет хипстера» десятью годами ранее. Однако Мейлер, будучи жителем Гринвич-Виллиджа, был знаком с куда большей свободой и сосредоточился в своем тексте на образе хипстера
[49] как белого мужчины из среднего класса. В его эссе битники представали скорее как носители определенного образа жизни, чем как литературное движение, а предложенные гендерные роли имели мало общего с изображаемыми в произведениях битников-писателей. Эссе Мейлера местами доходит до гротеска в грубых расовых стереотипах, перегружено лексикой, которая теперь кажется безнадежно устаревшей, намеренно наполнено похотью и безумием, однако его очень часто включают в антологии прозы XX века. Оно оказалось пугающе пророческим в отношении многих тенденций бунтарской крутизны и общественных перемен, тогда еще скрывавшихся за горизонтом.
Крутизна как оппозиция
В своем эссе Мейлер ставит читателя перед жестким выбором: принять хипстерское бунтарство или умереть медленной мучительной смертью, оставшись в рамках конформизма. Вот, к примеру, один пассаж:
Ты либо хипстер, либо добропорядочный (альтернатива, которую начинают постигать все новые поколения, вступающие в мир американской реальности), ты либо бунтарь, либо конформист, либо пионер, прокладывающий собственную тропу на диком Западе американской ночной жизни, либо пленник добропорядочности, как тисками придавленный тоталитарными наростами на теле американского общества
{268}.
Бунтарь Мейлер имел в виду вовсе не заурядное несогласие. Его модель бунтаря психопатична. Мейлер утверждал, что она служит провозвестником того типа личности, которому в будущем предстоит доминировать в обществе. Это радикальный нонконформист, жестокий и сексуальный изгой, аморальный и не отягощенный совестью. Такая личность представляет собой некую смесь богемного прожигателя жизни, малолетнего преступника и чернокожего джазмена, с которыми Мейлер часто встречался в Нью-Йорке. По его словам, «негр не мог не познать на себе всю ту моральную опустошенность цивилизованного бытия, которую люди порядочные именуют только аморализмом, злом, нравственной черствостью, садизмом, коррупцией духа, саморазрушением»
{269}. Хипстеры стали американской версией экзистенциального героя, восставшего против принятых средним классом амбициозных и материальных ценностей. Они окунулись в спонтанный, беззаботный, полный секса и наркотиков «негритянский» мир.
Это было не просто богемное отрицание буржуазных традиций. Такая оппозиция основывалась на куда более разрушительной идее о том, что цивилизация сама по себе представляет род безумия, что массовое общество пятидесятых создало особенно губительную для разума ситуацию и что единственный способ избежать заражения этой душевной болезнью – бунт против общества. Первый элемент такого видения мира восходит к одному из наиболее пагубных произведений, когда-либо написанных человеком, – «Недовольству культурой» Зигмунда Фрейда
[50]. Основная идея Фрейда была такова: человеческая природа, управляемая силами разрушения, жестокости и сексуальности, по сути своей антисоциальна. Фрейд пишет: «Наша культура в целом построена на подавлении инстинктов. Каждый человек вынужден поступаться какой-то частью того, чем владеет, частью ощущения всемогущества, частью агрессивных или мстительных наклонностей своей личности»
{270}. Культура – это инструмент принуждения, созданный для контроля таких наклонностей. Однако она способна лишь перенаправить, но не полностью уничтожить их в человеке. Например, через сублимацию культура переводит сексуальную энергию в общественно приемлемую форму, а именно продуктивный труд. Цивилизация также может подавлять инстинкты и мешать их проявлению. Однако энергию либидо так или иначе необходимо выпускать. Она может находить путь наружу через нарциссические «неврозы» мегаломании или депрессии, психосоматические заболевания, фобии, обсессивные и компульсивные расстройства и т. д. Взгляды Фрейда особенно опасны в отношении многих душевных заболеваний, которые, как он считал, вызываются «комплексами», порожденными подавлением сексуальных и агрессивных желаний на протяжении всей жизни человека, начиная с раннего детства (в настоящее время эти теории Фрейда не принимаются большинством специалистов)
{271}.
