Во времена фашизма и Второй мировой войны фрейдистское понимание культуры как источника неврозов породило целую волну доморощенных критиков массового общества с позиций психоанализа. Влиятельной работой начала этого периода стало «Бегство от свободы» (1941) Эриха Фромма
[51]. Фромм утверждал, что люди бегут от ответственности и неопределенности, которые несет с собой свобода, подчиняясь авторитарному правлению, тем самым как подстраиваясь под общий порядок, так и навязывая его окружающим (вспомните об ориентации на доминирование в сообществе). К пятидесятым годам все больше социальных критиков начали проповедовать идею о том, что массовое общество создает неполноценную личность. Некоторые мыслители, например Уильям Уайт в своей работе «Человек организации» (1956), говорили в первую очередь о том, что массовое общество порождает смертельно опасный конформизм. Иными словами, общество создает потребности, вкусы, мечты и предпочтения, которые двигают вперед систему массового производства и, соответственно, массового потребления. Вне зависимости от того, будут ли подобные склонности человека врожденными или навязанными, результат одинаков: подражание ведет к имитации, массовому стремлению к одним и тем же вещам. Массовое потребление – это конформистское потребление, тупое, однородное и мрачное. (Логика массового потребления требует такого единообразия, что прекрасно иллюстрирует знаменитая фраза Форда о том, что вы можете выбирать любой цвет его «Модели Т», пока он остается черным.)
Холодная война также стимулировала тревожные сравнения массового общества с тоталитарным. Несогласные личности представляли угрозу как для первого, так и для второго, – и оба нуждались в подавляющем контроле над индивидуальностью. Критика массового общества в те времена процветала, невзирая на тот факт, что это был период значительного экономического роста, который привел к беспрецедентному повышению уровня жизни. Изобилие стало представлять проблему, породив вопрос о том, действительно ли Америка продала душу за материальное благополучие. Общую логику таких рассуждений можно проследить от пятидесятых годов до настоящего момента: от развенчивания ценностей массового общества и конформизма до идей о том, что консюмеризм – результат инфантилизации вкусов, а также страха перед глобализацией, которая грозит сделать из нас всех неотличимых друг от друга потребителей.
Мейлер с оглядкой на Фрейда утверждает, что современные темпы жизни оказывают на нервную систему такую огромную нагрузку, что сублимация уже не способна должным образом «подгонять» личность под его стандарты. Так как конформизм через сублимацию более невозможен, он будет существовать, только убивая наши внутренние стремления. Поэтому конформизм массовой культуры пятидесятых состарил и обеднил дух, что означало, что человек «выучивается приспособлению к тому, что ненавидит, так как утратил саму интенсивность чувства ненависти»
{272}. Конформизм разрушает духовность и превращает людей в бесчувственные автоматы. Такие взгляды в то время были уже достаточно широко распространены, но Мейлер делает следующий шаг, превращая свое эссе в несколько эксцентричное, но тем не менее весьма убедительное утверждение идеи бунтарской крутизны.
Мейлер спрашивает: что должен сделать человек, чтобы избежать медленной смерти в плену конформизма? Ответ он находит у любопытного криминального психолога, гипнотерапевта и писателя Роберта Линднера. Линднер, с которым Мейлер был в большой дружбе, в пятидесятых был восходящей звездой социальной критики, но скоропостижно скончался от сердечной недостаточности в возрасте сорока одного года, и сейчас его имя почти забыто. В 1944 г. Линднер выпустил в свет книгу «Бунтарь без причины», которая, несмотря на название, имела мало общего с фильмом, где сыграл Джеймс Дин. Это исследование психопатии, основанное на сеансах гипнотерапии, которые Линднер проводил с заключенными. К пятидесятым годам у него выработалось серьезное недоверие к идее о том, что целью психотерапии должно быть появление личности, хорошо адаптированной к жизни в обществе. Называя такую адаптацию главным мифом своего времени, Линднер говорит о том, что психологи и психиатры стали инструментами поддержания тоталитарного статус-кво
{273}. Идеология психологической адаптации создала конформистскую культуру, которая, в свою очередь, непреднамеренно породила огромное количество психопатов. В двух своих популярных книгах, «Рецепт на бунт» (1952) и «Должны ли мы покориться?» (1955), Линднер утверждает, что фундаментальной причиной таких болезней социума стал тот факт, что в нас присутствует «инстинктивное стремление к бунту», подавляемое конформистским массовым обществом и индустрией психоанализа, превращающей людей в винтики.
Линднер различает позитивные и негативные формы бунта. Социолог Пол Халмош, в 1957 г. перефразировав мысль Линднера, сказал: «Позитивный бунт – это творческое приключение личности, вырывающейся за границы общепринятого, рутинного и застойного; негативный же бунт разрушителен, антисоциален и ограничивает развитие»
{274}. Больше всего Линднера тревожило то, что, по его мнению, подавление позитивного бунтарства массовым конформистским обществом привело к появлению поколения негативных бунтарей – психопатов и малолетних правонарушителей. Этой обеспокоенностью он делится на страницах различных изданий, в частности Time, где в 1954 г. появилась его статья «Бунтари или психопаты», взбудоражившая общественность. В ней Линднер рассматривал проблему роста подростковой преступности. К этому времени его тревога усилилась еще больше: «Психопатии становится подвержена уже не только молодежь, но и целые нации и популяции – буквально все человечество. Короче говоря, мир действительно сошел с ума»
{275}.
Мейлер часто навещал Линднера в Балтиморе, где тот работал в различных психиатрических заведениях. Из бесед с другом Мейлер узнавал о том, почему проявление бунтарского инстинкта необходимо для душевного здоровья, и о том, как связь между жестокостью и массовой культурой создала общество психопатов. Однако в изложении Мейлера идея позитивного бунта где-то затерялась. Линднер представлял его как «зрелый» бунт – отцы-основатели как прототипы подобных бунтарей и Билль о правах как продукт полезного бунтарства
{276}. Мейлер, скорее всего, понимал, что такой знакомый и успокаивающий образ бунтаря слишком обычен для его манифеста. Вместо этого Мейлер превознес как нового бунтаря именно психопата – этот термин встречается в эссе порядка пятидесяти раз. Исключив из картины позитивное бунтарство, Мейлер превратил ничем не ограничиваемое психопатическое стремление к сексу и насилию в цель жизни бунтаря, в образ жизни американского экзистенциального героя. Для Мейлера психопат стал новой формой личности, которая должна занять в обществе доминирующее положение, отвергнув конформизм и сублимацию.
