В октябре были выставлены на продажу сокровища серьезного и разборчивого коллекционера Дика Фулда, председателя совета директоров Lehman Brothers, но предложений о покупке не поступало. Истинные любители искусства приходили в галерею Флетчера и, потягивая сухое шабли, рассматривали и восторженно хвалили шедевры, но никто не предлагал цену, хоть сколько-нибудь близкую к той, которую он назначил.
– Я стал похож на директора художественного музея, охраняющего свои экспонаты, – жаловался Флетчер Микки. – Рынок заморожен. Помимо предложений о покупке двух картин на сумму 10 миллионов долларов больше ничего нет. Нас по-настоящему и очень артистично обвели вокруг пальца!
Микки пришел в ярость. Мысль сделать подарок музею Metropolitan в обмен на место в совете попечителей теперь его совсем не грела, ведь списать такой щедрый дар на доход, которого нет, никак не получится. В довершение всего Ванесса мрачнела с каждым днем, и с ней больше не было так весело, как раньше.
– Разве мы не можем продать картины на аукционе Sotheby’s или Christie’s? – требовательно спросил Микки Флетчера. – Моя подруга работала там когда-то.
– Исключено, – ответил Флетчер. – Обе компании понесли большие потери на осенних аукционах, и сейчас у них избыток запасов. К тому же они берут просто возмутительные комиссионные.
– Ты же говорил, что картины будет легко продать. Что же произошло с покупателями? Почему картинами не интересуются музеи с большими фондами целевого капитала вроде музея Гетти?
– Потому что они теряют деньги точно так же, как и все остальные. Музей Гетти, например, рассчитывал покрывать текущие расходы за счет поступлений из такого фонда. Но в этом году доходность фондов целевого капитала сократится не менее чем на 30 процентов, так что и выплаты, получаемые музеем, тоже существенно урежут. И еще, кстати, средства таких фондов вложены в фонды прямых инвестиций и фонды венчурных инвестиций в недвижимость. Обе категории активов упали в цене ниже некуда, и фонды отзывают свой капитал. Так что музеям приходится сокращать бюджет, персонал и расходы.
– Послушай, Ларри, мне наплевать на все это. Мы должны продать хотя бы те две картины. Мне нужны деньги.
– Будто мне они не нужны, – холодно произнес Флетчер. – Твои долги – не моя проблема. Расслабься, старина. Это циклический бизнес. Я думал, ты знаешь об этом. Спрос на произведения искусства обязательно восстановится, но сейчас мы не можем получить столько, сколько по-настоящему стоят эти картины.
– Но кто заплатит 15 миллионов баксов за картину в разгар чертовой финансовой паники и депрессии?
– В мире еще осталась по меньшей мере сотня крупных покупателей. Может, я слишком самоуверен, но в перспективе они ни за что не устоят перед таким сочетанием качества, провенанса и славы. Возьми пару картин, повесь в квартире и любуйся ими. Только вот, к несчастью, страховка подобных вещей обходится очень дорого.
– Ну вот, отлично! – проворчал Микки. – Мне сейчас только дополнительных расходов не хватало.
Между тем в коридорах Bridgestone сотрудники шептались о том, в каком бедственном положении находятся почти все фонды компании. Только один макрофонд ценных бумаг с фиксированной доходностью за год вырос на 15 процентов, ВА и остальные крупные фонды потеряли 25–30 процентов. Активы под их управлением таяли прямо на глазах, и было очевидно, что компания в целом понесет огромные убытки по итогам работы за год. С вышедшими из строя основными двигателями некогда великий корабль под названием Bridgestone стремительно приближался к эпицентру шторма.
Однажды Спокейн зашел в офис ВА и затворил за собой дверь. Как всегда модно одетый, он выглядел так, будто ему нет никакого дела до происходящих в мире событий. Без каких-либо предисловий он начал:
– Мальчики и девочки, мы вот-вот пойдем ко дну. Мы попали в идеальный шторм и тонем слишком быстро, не успевая выкачивать воду.
– Что это значит? – спросил его Микки.
Спокейн поднялся и легкой спортивной походкой направился к двери.
– Это значит, что Bridgestone – это корабль ее величества «Титаник», и вам делается официальное предупреждение: спасайся кто может. Женщины и дети – в последнюю очередь.
В тот же вечер Джо рассказал обо всем Эмили. Она небрежно бросила:
– Ну и ладно! Легко пришло, легко ушло.
– Ты не понимаешь, – возмутился он. – Нам придется экономить. Я не знаю, что будет с ВА, да и со всей компанией. Возможно, я останусь без работы.
– Этого не может быть, – заверила его Эмили. – А даже если так, у нас все равно много денег.
Джо покачал головой. Все его деньги были вложены в ВА.
– Больше нет. Мне повезет, если я уйду из Bridgestone с десятью миллионами. И я чувствую себя ужасно из-за того, что твоя мама, Джош и мои родители понесли убытки. Они вложили деньги слишком поздно, когда хорошие времена уже прошли. Это ужасно!
Уведомление об изъятии капитала от матери Эмили особенно больно ударило по Джо. Однажды в воскресенье, после ужина с детьми в доме Доузов, эта грозная женщина, позвав Джо в библиотеку, без обиняков сообщила:
– Я забираю свои деньги из вашего фонда в ближайшее время. Ваша доходность не выдерживает никакой критики.
– Вы правы, – ответил Джо. – Я очень сожалею.
– Сожаления здесь не помогут, Джо. Я потеряла несколько миллионов долларов. Ты убедил меня вложить их в фонд, сказав, что я в любом случае ничего не потеряю.
– Я никогда не просил вас вкладывать деньги в наш фонд, и уж точно никогда не говорил, что вы не можете их потерять.
– Но я помню, что все было совсем не так, – она посмотрела на свои ухоженные ногти. – Более того, все это время я платила вам вознаграждение за управление, а вы теряли мои деньги. Я хорошо помню, как ты сказал мне, что я буду платить фонду только в случае, если вы обеспечите прибыль на вложенные деньги.
– При всем моем уважении вы ошибаетесь. Я никогда не говорил вам ничего подобного. По-моему, речь шла только о выплате поощрительного вознаграждения от полученной прибыли.
– Ну, я-то помню совсем другое. И вообще, вся эта история очень меня разочаровала. Это просто катастрофа!
И, развернувшись, она демонстративно отправилась в гостиную, где играли дети.
Джо подумал, что миссис Доуз права: это действительно катастрофа.
Самое ужасное, что Микки, Джо и Джоан предстояло проглотить еще одну горькую пилюлю: теперь стоимость активов под их управлением составляла всего один миллиард долларов, из которых 120 миллионов принадлежали Bridgestone, следовательно, на них не начислялось фиксированное вознаграждение; еще 40 миллионов принадлежали Джо, Микки и Джоан, и с них тоже не выплачивалось вознаграждение. По их расчетам, фонд ВА опустился настолько ниже порогового уровня стоимости активов, что рассчитывать на выплату они могли только после того, как текущая чистая стоимость их активов удвоится.
