Задним числом план Сондерса может показаться очень простым и прозрачным, но в то время маневр был столь неортодоксальным, что какое-то время ни управляющие фондовой биржи, ни сам Ливермор не понимали, куда клонит человек из Мемфиса. Фондовая биржа начала формальное расследование, а Ливермор легкомысленно продолжал скупать акции Сондерса и поднял цену порядком выше 70 долл. Сондерс вполне уютно чувствовал себя в Мемфисе. Он на время прекратил публикацию хвалебных объявлений о Piggly Wiggly и посвящал все свое время воспеванию яблок, грейпфрутов, лука, ветчины и кекса «Леди Балтимор». Однако в начале марта он все же дал одно финансовое объявление, повторив предложение о продаже акций, и пригласил каждого читателя, желающего обсудить этот вопрос, приехать к нему в Мемфис. Кроме того, Сондерс торопил: время предложения истекает.
Теперь, конечно, всем стало совершенно очевидно, что Сондерс пытается осуществить монополизацию. На Уолл-стрит прозрели не только медведи, пытавшиеся свалить Piggly Wiggly. Наконец и Ливермор, очевидно, вспомнив, что в 1908 году потерял почти 1 млн долл., пытаясь создать монополию на хлопке, тоже не выдержал. Он потребовал, чтобы Сондерс приехал в Нью-Йорк и объяснился. Сондерс прибыл утром 12 марта. Как он впоследствии рассказывал корреспондентам, они с Ливермором разошлись во мнениях. Ливермор, заявил Сондерс — и в голосе его прозвучала жалость к человеку, которого он из взрывателя биржи превратил в осторожного труса, — «дал мне понять, что несколько обеспокоен моим финансовым положением и не хочет быть вовлечен в какой бы то ни было крах рынка». Результатом встречи стал уход Ливермора. Сондерсу отныне предстояло работать самому. После встречи Сондерс сел в поезд и поехал по каким-то делам в Чикаго. В Олбани ему вручили телеграмму от одного члена биржи — рыцаря наживы на белом коне. В телеграмме биржевик сообщал, что чудачества Сондерса спровоцировали беспокойство и недоумение в совете управляющих, и призвал адресата прекратить создание второго рынка акций, рекламируя акции по цене намного ниже котировок на бирже. На следующей станции Сондерс отправил не очень любезный ответ: если биржа переживает по поводу возможной попытки монополизации с его стороны, то пусть оставит свои страхи, так как он сам поддерживает повседневное предложение, предлагая взаймы свои акции в любом желаемом количестве. Правда, Сондерс не написал, как долго собирается это делать.
Неделю спустя, 19 марта, Сондерс дал следующее рекламное объявление, в котором сообщал, что срок действия предложения скоро истечет. Оно было последним. К тому времени, как впоследствии рассказывал Сондерс, он приобрел почти все 200 000 акций за исключением 1128 штук. Итак, всего было куплено 198 872 акции, частью которых Сондерс владел, а часть «контролировал» (отданные в рассрочку — их сертификаты находились у него же). Конечно, цифры можно оспорить (был один держатель в Провиденсе, у которого имелось 1100 акций), но при этом невозможно отрицать, что в тот момент у Сондерса на руках оказались практически все участвовавшие в торгах акции Piggly Wiggly. Он действительно стал монополистом. В тот же понедельник, как говорят, Сондерс позвонил Ливермору и спросил, не будет ли он так любезен закончить проект Piggly Wiggly и не потребует ли выставить на торги все принадлежащие Сондерсу акции, другими словами, не захлопнет ли мышеловку? Вероятно, Ливермор отказался, очевидно, посчитав себя свободным от всяких обязательств по этому делу. Таким образом, на следующее утро, во вторник 20 марта, Сондерс сделал это сам.
Это был один из самых безумных дней на Уолл-стрит. На открытии торгов за акцию Piggly Wiggly давали 75½, на 5,5 долл. больше, чем при закрытии предыдущих торгов. Через час после открытия прошел слух, что Сондерс потребовал поставки всех его акций Piggly Wiggly. Согласно правилам биржи, акции по таким требованиям могут быть выставлены к 14:15 следующего дня. Но Сондерс прекрасно знал, что получить акции компании бирже не у кого, кроме его самого. Были, правда, немногочисленные частные инвесторы, располагавшие немногими акциями Piggly Wiggly. Спекулянты, игравшие на понижение, старались их вытрясти, предлагая все более высокие цены. Но торги шли, мягко говоря, вяло, потому что имелось мало акций. Стойка биржи, возле которой шли торги Piggly Wiggly, стала центром притяжения настоящей толпы брокеров — там собралось примерно две трети всех присутствовавших, причем лишь очень немногие хотели купить акции, а остальные просто толкались и шумели, подогревая страсти. Отчаявшиеся спекулянты покупали акции Piggly Wiggly сначала за 90, потом за 100, а потом и 110 долл. По всей стране разнесся слух о возможности срубить неплохой доход. Инвестор из Провиденса, купивший акции по 39 долл. в разгар медвежьего рейда, приехал на торги добить медведей и спустил акции по 105 долл. Дневным поездом он отправился домой, увозя с собой больше 70 тыс. долл. Он мог бы получить еще большую выгоду, если бы проявил терпение; к полудню цена за акцию Piggly Wiggly поднялась до 124 долл. и наверняка повысилась бы еще, пробив высокий потолок биржи, если бы совет управляющих не собрался на совещание, чтобы решить вопрос о приостановлении торгов и продления срока поставки акций спекулянтами, игравшими на понижение. Руководство биржи хотело дать медведям время на поиск акций и таким образом ослабить, если не удастся устранить, монополию Сондерса. Один только слух об этом привел к снижению цены акции до 82 долл. к моменту закрытия торгов. Слух, однако, оказался правдой. После закрытия торгов комитет управляющих биржи объявил о приостановке торгов акциями Piggly Wiggly и продлении срока поставки акций игроками на понижение впредь до «решения комитета». Причины решения не объявлялись, но некоторые члены комитета в частных беседах дали понять, что опасались повторения паники, как в случае с Northern Pacific, и решили остановить процесс монополизации. С другой стороны, сторонние наблюдатели непочтительно интересовались, не были ли сердца управляющих тронуты жалобной мольбой загнанных в угол медведей, ведь многие из них — как и в случае Stutz Motor за два года до этого — были членами биржи.
Несмотря на это, Сондерс в тот вечер торжествовал у себя в Мемфисе. В конце концов, доход от его акций достиг нескольких миллионов долларов. Конечно, он не мог его реализовать, и до него, кажется, постепенно стало доходить, что его позиции сильно подорваны. Во всяком случае, спать он лег с приятным чувством: мало того что устроил панику на ненавистной фондовой бирже, так еще и сорвал куш, показав, как бедный парень с юга может преподать урок городским жуликам. Это было головокружительное, как опьянение, чувство. Но известно, что такие чувства не живут долго. Вечером в среду, когда Сондерс впервые выступил публично по поводу ситуации с Piggly Wiggly, настроение его представляло странную смесь замешательства, вызова и бледной тени вчерашнего торжества. «Выражаясь фигурально, мне приставили нож к горлу, и только поэтому я выбил скамью из-под ног Уолл-стрит и всей этой банды жуликов и рыночных махинаторов, — сказал он в интервью. — Для меня это вопрос выживания, как и для моего дела и для моих друзей и их состояний. В противном случае меня бы просто “стерли в порошок”, а потом показывали бы на меня пальцами, как на простофилю из Теннесси. Зато теперь спесивые дельцы Уолл-стрит увидели, как можно хорошо подготовленным планом и скорыми действиями опрокинуть их коварные планы». Свое интервью Сондерс закончил условиями: невзирая на отодвинутый срок, он ожидает полного урегулирования проблемы коротких позиций к трем часам следующего дня на цене 150 долл. за акцию; если же вопрос не будет решен, то цена за акцию поднимется до 250 долл.
