Я ответил, что, конечно, хочу, и Лилиенталь повел меня в свой кабинет, расположенный в подвале. Просторное помещение, окна которого открывались в световые колодцы, куда свешивались побеги плюща. Косые солнечные лучи проникали в кабинет, но отверстия световых колодцев находились слишком высоко и не позволяли видеть сад или улицу. Лилиенталь заметил при этом: «Мой сосед Роберт Оппенгеймер жаловался, что пространство кажется ему замкнутым. Я ответил, что добивался именно этого!» Потом Лилиенталь показал мне шкаф для документов, где хранился его дневник — стопки листов бумаги. Первые записи датированы временем, когда автор ходил в среднюю школу. Сказав, что я могу чувствовать себя как дома, Лилиенталь оставил меня одного.
Поймав его на слове, я пару раз обошел кабинет, рассматривая висевшие на стене фотографии, и увидел то, что и ожидал: надписанные снимки от Франклина Рузвельта, Гарри Трумэна, сенатора Джорджа Норриса, Луиса Брэндиса; были здесь и фотографии самого Лилиенталя с Рузвельтом, с Уилки, с Фьорелло ла Гардиа, с Нельсоном Рокфеллером, с Неру в Индии. Была на стене и фотография с ночным видом на строительство плотины Фонтана на реке Теннесси. Стройка освещалась электричеством, поставленным электростанциями T.V.A. Обстановка кабинета отражает то представление о человеке, какое он хочет внушить окружающим. Однако дневник, если автор честен, отражает нечто иное. Мне не пришлось долго копаться в записях Лилиенталя, чтобы понять — я столкнулся с необычным документом. Это не просто интересный исторический источник, но записи, отражавшие мысли и чувства публичного человека. Я пролистал страницы, относящиеся к периоду работы в Minerals&Chemicals, и наткнулся на множество разбросанных там и сям мыслей о семье, политике демократической партии, друзьях, путешествиях за границу; размышления о государственной политике, о надеждах и переживаниях за судьбу страны. Нашел я и записи, касавшиеся работы и жизни в Нью-Йорке.
«24 мая 1951 года. Похоже, я погрузился в бизнес, связанный с полезными ископаемыми. Эта мелочь может стать главным делом моей жизни. [Дальше идет рассказ о первой беседе с доктором Грегори, которому он показался достойным преемником на посту президента компании.]
31 мая 1951 года. [Начало работы в бизнесе] — то же самое, что учиться ходить после долгой болезни… Сначала надо обдумывать каждое движение: переместить правую ногу, переместить левую ногу и так далее. Потом начинаешь ходить не задумываясь, а потом ходьба становится неосознаваемым и в высшей степени уверенным действием. Это состояние наступит еще не скоро, но сегодня я впервые ощутил его приближение.
22 июля 1951 года. Помню, как много лет назад Уэндел Уилки сказал мне: “Жизнь в Нью-Йорке — это великий опыт. Я бы не смог жить в другом месте. Нью-Йорк — это самое волнующее, стимулирующее, удовлетворяющее место в мире” и так далее. Думаю, что это был ответ на какое-то мое замечание о деловой поездке в Нью-Йорк. Наверное, я сказал, что счастлив оттого, что мне не надо жить в Нью-Йорке, в этом шумном и грязном сумасшедшем доме. [В прошлый] четверг я в какой-то степени разделил чувства Уилки… В этом городе есть какое-то величие, в нем жив дух авантюризма. В Нью-Йорке 1950-х чувствуешь себя в эпицентре великих свершений.
28 октября 1951 года. То, чего я хочу достичь, — стремление, вероятно, одновременно иметь пирог и съесть его. Не такое бессмысленное и тщетное, как кажется. Я могу наладить достаточно тесные контакты с бизнесом, чтобы сохранить чувство реальности. Как иначе объяснить удовольствие, какое я испытываю, посещая медные рудники, наблюдая за работой операторов плавильных печей, за добычей угля или за работой Андре Мейера… Но одновременно я хочу сохранить достаточно свободы, чтобы подумать, что означают эти вещи; свободы для того, чтобы читать что-то выходящее за рамки конкретного дела. Это требует сохранять статус (отсутствие его делает меня глубоко несчастным).
8 декабря 1952 года. Что делают инвестиционные банки за получаемые ими деньги? У меня просто открылись глаза, когда я узнал, каким тяжким трудом, потом, отчаянием и слезами достаются им эти деньги… Если бы каждый, кому есть что продать на рынке, должен был так же обстоятельно и подробно рассказывать о своем товаре, как те, кто продает на рынке его акции, то — если следовать букве закона о ценных бумагах — он едва ли что-то продал бы, по крайней мере, вовремя и с пользой для всех.
20 декабря 1952 года. Цель моей работы в предприятии Attapulgus — заработать хорошие деньги за короткий промежуток времени таким способом (то есть за счет старого доброго прироста капитала), который позволил бы мне сохранить три четверти дохода вместо того, чтобы платить 80 или больше процентов в виде подоходного налога… Но есть и другая цель: приобрести опыт в бизнесе… Истинная или главная причина — это ощущение, что моя жизнь в бизнесе не будет заполнена заботами о деле, если я не проявлю себя в этой области. Я всегда хотел наблюдать за чарующей деятельностью, расцвечивающей и оживляющей мир, только не снаружи (как, скажем, преподаватель или писатель), но изнутри, с места действия. У меня появилось это ощущение. Когда я бываю готов все бросить (а время от времени так случается), меня поддерживает ощущение, что даже синяки и шишки — это опыт, бесценный и настоящий…»
Кроме того, [мне хотелось] провести сравнение бизнесменов, их духа, напряженности труда, мотивацию и так далее, с государственными служащими (иногда делаю и так) — и это нужно, чтобы понять суть государства и бизнеса. Это требует опыта в бизнесе, только так можно сравнить его с государственной службой.
Я не тешу себя иллюзией, что меня когда-либо будут считать настоящим бизнесменом, особенно учитывая то, что я слишком долго носил дьявольские рога, по крайней мере, пока работал в «Долине Теннесси». Сейчас я не стремлюсь к агрессивной защите, проявляющейся через воинственность, как когда-то, в тех редких случаях, когда мне случалось встречаться с промышленными магнатами и акулами Уолл-стрит. Ведь теперь я живу рядом с ними…
«18 января 1953 года. Теперь я обязан, взяв на себя моральные обязательства, верой и правдой служить [Minerals&Chemicals] в течение по меньшей мере следующих трех лет… Я не считаю, что этого бизнеса будет достаточно и что это цель, которая меня удовлетворит. Однако весь этот бизнес, вся эта деятельность, кризисы, риск, проблемы управления, с которыми мне придется столкнуться, все вместе не позволит мне скучать. Добавим перспективу заработать очень неплохие деньги… Решение попробовать себя в бизнесе, которое многим моим знакомым представляется романтическим бредом, для меня сегодня более осмысленно, чем год назад.
Но чего-то все же недостает…
2 декабря 1953 года. Кроуфорд Гринуолт [президент компании du Pont]… представил меня в своей речи (в Филадельфии)… Он отметил, что я стал заниматься химическим бизнесом; помня, что до этого я возглавлял крупнейшие предприятия Америки, большие, чем [любое] частное предприятие, он, разумеется, немного нервничал, видя во мне потенциального конкурента. Это шутка, но хорошая шутка. Маленькая заметка для старины Attapulgus.
30 июня 1954 года. Я нашел новый способ получать удовольствие от деловой карьеры. Я никогда не чувствовал, что “консультант” — тот, кто вовлечен в реалии бизнеса. Консультант слишком далек от делового мышления, от суждений и решений настоящего бизнесмена… В этой компании, которую мы развиваем, я нахожу все больше и больше очень занимательных вещей… начав практически с нуля, мы занялись слияниями, эмиссией акций, уведомительными письмами, методами внутреннего финансирования и банковскими заимствованиями… то есть всем тем, что повышает стоимость акций, глупой и почти детской причиной, по которой взрослые люди решают, какие акции им следует покупать и по какой цене… мы слились с компанией Edgar, что намного повысило стоимость наших акций… оценили структуру цены. Потом началось снижение издержек. Родилась идея создания катализатора. Взрыв энергии и воображения: люди работали днями и ночами (в лабораториях регулярно засиживались до двух часов ночи), и так наконец родилось новое дело… Целая история».
