Впоследствии я выслушал совершенно иную версию реакции Лилиенталя на переход с государственной службы в бизнес. Рассказал ее тот, кого сам Лилиенталь считал своим отцом-исповедником, — Натан Грин. «Что происходит с человеком, оставляющим место высокопоставленного государственного чиновника и приходящим работать консультантом на Уолл-стрит? — задал Грин риторический вопрос. — Ну, это падение, причем глубокое. Работая в правительстве, Дейв привык ощущать свое могущество и власть и одновременно огромную ответственность. С ним хотели быть рядом. Иностранные высокопоставленные деятели искали с ним встреч. На его рабочем столе находились ряды кнопок. Он нажимал их, и на зов являлись адвокаты, техники, экономисты, ожидавшие вопросов и готовые выполнить распоряжения. И вот он пришел на Уолл-стрит. Да, его ожидал здесь очень теплый прием, он знакомился с партнерами своей новой фирмы и их женами, получил приличный кабинет с ковром. Но на его столе ничего не было, кроме единственной кнопки для вызова секретарши. У него не осталось никаких льгот и привилегий, на работу и с работы его не возили на лимузине. Более того, теперь он не имел никакой реальной ответственности. Он говорил себе: “Я творческий человек, у меня есть идеи”. Да, у него были идеи, но не очень интересные для его партнеров. Итак, новая работа — это падение. То же самое касается и содержания. В Вашингтоне он занимался разработкой полезных ископаемых, атомной энергией и тому подобными вопросами, изменявшими лицо мира. Теперь же — мелким бизнесом, чтобы просто делать деньги. Это занятие казалось ему мелким.
Теперь о том, что касается денег. На государственной службе наш гипотетический человек не очень сильно в них нуждался. Все перечисленные услуги и удобства предоставлялись ему бесплатно, и, кроме того, он испытывал чувство морального превосходства. Он мог презрительно посмеиваться над людьми, делавшими деньги. Он мог думать о сокурсниках по юридическому факультету, делавших деньги на Уолл-стрит: “Они продались золотому тельцу”. Потом наш гипотетический человек оставляет государственную службу, по доброй воле окунается в злачный притон Уолл-стрит и говорит: “Ну-ка, я заставлю этих парней платить за мои услуги!” И парни платят. Наш человек получает очень приличные деньги за консультации. Потом в один прекрасный день он вдруг узнает о подоходном налоге. Оказывается, большую часть дохода он должен отдавать государству, вместо того чтобы тратить на свои прихоти. Новая обувь, как оказалось, сильно жмет. Наш человек думает, а иногда и говорит вслух: “Это грабеж!” — как и всякий ветеран Уолл-стрит.
Как Дэйв справлялся с этими проблемами? Ну, имелись определенные трудности, в конце концов он начал жить совершенно по-другому, но, надо сказать, справился наилучшим образом — насколько возможно. Он не опустил руки, крича: “Это грабеж!” У Дэйва потрясающая способность досконально разбираться в предмете, причем ему не очень важно, в чем сущность предмета. Он, похоже, способен думать о том, что делает, как о чем-то важном, независимо от того, так ли это. Раз он делает, значит, для него важно. Его способности, и не только администраторские, оказались невероятно полезны для Minerals&Chemicals. В конечном счете, Дэйв все-таки юрист; он знал о корпоративных финансах больше, чем кто-либо. Он любил играть роль простецкого босоногого мальчишки, но был отнюдь не так прост. Дэйв — образец человека, который, сохранив независимость, сумел сколотить состояние на Уолл-стрит».
Прочитав противоречивые записи в дневнике, а потом послушав рассказ Грина, я, кажется, обнаружил под радостью обогащения и поглощенностью делом грызущее чувство неудовлетворенности, ощущение вынужденного компромисса. Для Лилиенталя очевидная возможность получить новый опыт, причем весьма прибыльный, была сладким, но червивым яблоком. Я вернулся в гостиную. Лилиенталь лежал на персидском ковре шаха под ворохом детей пяти-шести лет. Во всяком случае, мне так показалось с первого взгляда. При ближайшем рассмотрении оказалось, что мальчиков всего двое. Вернувшаяся из сада миссис Лилиенталь представила мне Аллена и Дэниела Бромбергеров, сыновей дочери Лилиенталей Нэнси и Сильвена Бромбергера. Она добавила, что Бромбергеры живут по соседству, потому что Сильвен преподает в университете философию (через несколько недель Бромбергеры переехали в Чикагский университет). Сын Лилиенталей, Дэвид-младший, жил в Эдгартауне, где поселился, чтобы стать писателем, и преуспел в этом. По команде старших Лилиенталей внуки оставили деда в покое и исчезли из комнаты. Когда пыль осела, я рассказал Лилиенталю, какое впечатление произвели на меня записи в дневнике. Прежде чем ответить, он некоторое время молчал. «Да, — последовало наконец. — Да, меня тревожило не делание денег само по себе. Оно меня не радовало и не огорчало. На государственной службе мы получаем вполне приличное жалованье и, при известной экономии, всегда имеем возможность отправить детей в колледж. О деньгах мы просто не задумывались. Сделав много денег, первый миллион, я, конечно, был удивлен. Я никогда не ставил перед собой такой цели и не думал, что это когда-нибудь со мной произойдет. Это то же самое, как, будучи мальчишкой, ты не можешь взять высоту 180 см. Потом ты вырастаешь, берешь эту высоту и спрашиваешь себя: “Ну и что?” Достижение уже кажется абсолютно несущественным. За последние несколько лет многие люди спрашивали: “Каково это — чувствовать себя богатым?” Поначалу этот вопрос меня оскорблял — мне казалось, что за ним скрываются осуждение и неприязнь, — но потом я справился. Я отвечал, что не чувствую ничего особенного. Я действительно не чувствовал ничего особенного, но звучит это, конечно, ханжески».
«Ну, не думаю, что ханжески», — вмешалась в разговор миссис Лилиенталь, понимая, что последует дальше.
«Именно так, но я все же договорю, — сказал Лилиенталь. — Не думаю, что деньги значат что-то особенное, если их хватает».
«Я не согласна, — возразила миссис Лилиенталь. — Деньги мало что значат, когда ты молод. Ты не задумывался о них, потому что знал, что сможешь потрудиться и заработать. Но когда становишься старше, деньги оказываются очень полезной штукой».
Лилиенталь согласно кивнул, а потом заметил: неудовлетворенность, которую я уловил в его дневнике, возникла — по крайней мере, отчасти — потому, что карьера в частном бизнесе, какой бы увлекательной ни была, не приносит радости и удовлетворения, как государственная служба. Нет, он не был полностью лишен радостей, потому что, работая в Minerals&Chemicals, он в 1954 году впервые поехал в Колумбию, где по просьбе правительства этой страны, получая сущие гроши за консультации, разработал проект строительства электростанции в долине Каука, законченный впоследствии компанией Development&Research Corporation. Но, будучи руководителем Minerals&Chemicals, он большую часть времени ощущал себя связанным по рукам и ногам; работу в Колумбии приходилось считать чем-то побочным, едва ли не хобби. Слушая его, я не мог отделаться от символической значимости того факта, что основным и почти единственным материалом, с которым Лилиенталь имел дело как бизнесмен, была глина.
Я подумал о чем-то еще в жизни Лилиенталя, о том, что мешало ему превратиться в успешного бизнесмена. Его книга «Большой бизнес» вышла в то время, когда он был с головой погружен в дела Minerals&Chemicals. Мне было интересно, почему, несмотря на то что книга стала восторженным гимном свободному предпринимательству, многие истолковали ее как оправдание новой карьеры. Я спросил об этом Лилиенталя.
