В 15:00 началось селекторное совещание 12 членов Комитета открытого рынка, находившихся в своих кабинетах в шести городах, от Нью-Йорка до Сан-Франциско. Члены комитета выслушали сообщение Кумбса, который сухо и бесстрастно охарактеризовал ситуацию и предложил решение. Убедить членов комитета оказалось нетрудно. Через 15 минут они единодушно проголосовали за увеличение свопового кредита до 750 млн долл. при условии, что удастся добиться дополнительного кредитования от других центральных банков.
Вечером из Вашингтона пришло предварительное сообщение, что экспортно-импортный банк готов выделить соответствующую сумму и окончательное решение последует ближе к ночи. Можно было считать, что 1 млрд долл. дополнительного кредита Английскому банку уже у того в кармане. Осталось побудить к действиям континентальные банки. В Европе побуждать пока было некого — на континенте стояла глубокая ночь, все банкиры спали. Следовательно, час икс — момент завтрашнего открытия европейских банков, и судьба фунта будет решена в течение нескольких последующих часов. Уходя из банка, Хэйс распорядился, чтобы за ним в четыре часа утра прислали машину в Нью-Канаан, и в начале шестого поездом поехал домой. Позже он высказал сожаление, что поступил так буднично в столь драматичный момент. «Я очень неохотно покидал банк, — говорил он. — Оглядываясь назад, я думаю, что мне не следовало так поступать. Дело не в том, что это могло как-то навредить, — дома я был так же полезен, как и в Нью-Йорке; весь день я провисел на телефоне, разговаривая с Чарли Кумбсом, который остался в Нью-Йорке, — а в том, что такие вещи не каждый день случаются в жизни банкира. Но я — дитя своих привычек. У меня жесткий принцип — соблюдать равновесие между работой и частной жизнью». Возможно, Хэйс чего-то недоговаривает. Наверняка есть еще и другой жесткий принцип, согласно которому президенты или управляющие банками не ночуют на своих рабочих местах. Если бы пронесся слух, что педантичный Хэйс ночует в банке, многие могли бы счесть это таким же признаком паники, как повышение учетной ставки Английским банком в понедельник.
Кумбс между тем провел ночь на Либерти-стрит. Предыдущую ночь он ездил домой, ведь казалось, что худшее уже позади. Но теперь снова остался вместе с Рошем, который не уезжал с выходных дней. Ближе к полуночи Кумбс получил из Вашингтона обещанное подтверждение из экспортно-импортного банка о выделении кредита в 250 млн долл. Теперь надо сосредоточиться на завтрашних действиях. Кумбс поднялся в каморку на 11-м этаже и, еще раз оценив и взвесив все факты, которыми будет оперировать, убеждая континентальные банки выдать кредит, поставил будильник на половину четвертого утра и лег спать. Один сотрудник Федерального резерва, склонный к романтизму, позже сравнил Федеральный резервный банк в ту ночь с британским лагерем накануне битвы при Азенкуре в версии Шекспира: король Генрих V весьма красноречиво рассуждал, что участие в сражении облагородит самого подлого простолюдина из его войска, а дворянин, безмятежно спящий дома в своей постели, позже проклянет себя за то, что не был на поле боя. Кумбс — человек практичный. Едва ли он предавался таким высоким материям. Однако, засыпая, вероятно, хорошо понимал, что участвует в беспрецедентных для банковского дела событиях.
II
Итак, вечером во вторник 24 ноября 1964 года Хэйс приехал домой в Нью-Канаан в половине седьмого, неизменным нью-йоркским поездом, отошедшим от Центрального вокзала в 17:09. Хэйс — высокий, худощавый, говоривший ровным тихим голосом 54-летний мужчина, похожий на директора школы, в круглых, делавших его похожим на филина очках, славился непробиваемым хладнокровием. Проявляя педантизм в столь ответственный момент, он понимал, что коллеги могут посчитать этот жест чересчур театральным. Дома, в бывшей сторожке, построенной около 1840 года, которую Хэйсы купили 12 лет назад, его ждала жена, красивая и жизнерадостная женщина англо-итальянского происхождения по имени Вильма, которую все знакомые называли Беббой. Бебба, обожающая путешествия и нисколько не интересующаяся банками, приходилась дочерью покойному баритону «Метрополитен-опера» Томасу Чалмерсу. Стояла глубокая осень. Хэйс приехал домой уже затемно и поэтому не стал, как обычно, подниматься на вершину заросшего травой холма, откуда открывался изумительный вид на пространство от Саунда до Лонг-Айленда, чтобы сбросить напряжение. Собственно, у него не было ни малейшего желания сбрасывать напряжение, тем более что рано утром за ним должна была приехать машина, чтобы отвезти его на работу.
За ужином Хэйс и его жена радовались, что их сын Том, старшекурсник Гарварда, скоро приедет домой на каникулы по случаю Дня благодарения. После ужина Хэйс сел в кресло почитать. В банкирских кругах он слыл ученым и интеллектуалом и в самом деле был и тем и другим по сравнению с большинством банкиров. Но при этом его чтение было не таким постоянным и разносторонним, как у жены. Он читал спорадически, увлекаясь какими-то конкретными темами. Например, мог какое-то время читать все о Наполеоне. Потом наступал перерыв, после которого Хэйс набрасывался на книги о Гражданской войне. Потом концентрировал внимание на острове Корфу, где они с миссис Хэйс планировали некоторое время пожить. Но не успел Хэйс погрузиться в книгу о Корфу, как жена позвала его к телефону. Звонили из банка. События приняли новый оборот, и об этом решили доложить президенту Хэйсу.
Вот новость вкратце: решительные действия по спасению фунта стерлингов, в которые Федеральный резервный банк не только был вовлечен, но и участвовал в их организации, будут поддержаны государственными — или, как их называют, центральными — банками ведущих некоммунистических стран сразу после открытия следующих торгов на лондонских и континентальных рынках, то есть между четырьмя и пятью часами утра по нью-йоркскому времени. Британия стояла на грани банкротства. Причиной стал огромный внешнеторговый дефицит прошлых месяцев, приведший к потере Английским банком золота и долларовых резервов. Во всем мире опасались, что новое лейбористское правительство решит — добровольно или вынужденно — облегчить положение девальвацией фунта ниже текущего долларового паритета, то есть ниже 2,8 до более низкого уровня. Это привело бы к волне продажи фунтов хеджерами и спекулянтами на международных валютных рынках. Английский банк, выполняя взятые на себя обязательства поддерживать рыночную цену фунта на уровне не ниже 2,78 долл., тратил миллионы долларов в день, расточая резервы, суммарный объем которых дошел до низшей точки за много лет — 2 млрд долл.
Единственная надежда — в результате массированных коллективных усилий за рекордно короткое время (пока не стало слишком поздно) собрать для Британии у центральных банков богатых европейских стран неслыханную сумму в краткосрочных долларовых кредитах. Получив на руки кредит, Английский банк, как надеялись, сможет скупать фунты так решительно, что спекулятивная атака ослабнет, выдохнется и наконец отхлынет, дав Британии время привести в порядок экономические дела. Какой конкретно должна быть сумма, достаточная для спасения фунта, было пока неясно. На предварительном обсуждении руководители валютных отделений банков США и Британии пришли к выводу, что потребуется не меньше 2 млрд долл., а возможно, и больше. Соединенные Штаты через Федеральный резервный банк Нью-Йорка и подчинявшийся министерству финансов экспортно-импортный банк обязались выделить в помощь Английскому банку 1 млрд долл. Осталось убедить другие ведущие центральные континентальные банки дополнительно одолжить сумму больше 1 млрд долл. Ни о чем подобном континентальные банки еще никто не просил ни через сеть свопов, ни как-то иначе. В сентябре 1964 года континентальная Европа уже оказывала фунту экстренную помощь, собрав рекордную сумму в 500 млн долл. Теперь, когда полмиллиарда были потрачены, а фунт оказался в еще худшей ситуации, центральные банки призвали дать сумму вдвое, втрое или впятеро большую. Большое испытание для духа сотрудничества и чувства милосердия. Вероятно, в тот вечер Хэйс думал именно об этом.
