Ничем не подтвержденные слова все же сыграли роль, но успех мог быть лишь временным — успокоить валютный рынок и рынок ценных бумаг он мог ненадолго. В то утро были моменты, признавались Хэйс и Кумбс, когда они отодвигали в сторону телефоны и молча смотрели друг на друга, словно желая сказать: мы не успеем. Но — в лучших традициях мелодрамы, которая порой случается в жизни, невзирая на свою сценическую смерть, — именно в тот момент, когда казалось, что все потеряно, начали поступать хорошие вести. Доктора Холтропа нашли в гаагском ресторане, где он обедал с министром финансов Нидерландов доктором Виттевееном. Доктор Холтроп высказался в пользу проведения спасательной операции, а консультация с правительством не вызывала никаких проблем, так как полномочный представитель сидел с ним за одним столом. Главное препятствие, таким образом, было преодолено, и все остальные неприятности представлялись просто раздражающими пустяками, как, например, необходимость извиняться перед японскими коллегами за звонок в Токио после полуночи по местному времени. Волна покатилась в обратную сторону. До того как в Нью-Йорке наступил полдень, Хэйс, Кумбс, лорд Кромер и его заместители в Лондоне знали о принципиальном согласии центральных банков десяти условно континентальных стран — Западной Германии, Италии, Франции, Нидерландов, Бельгии, Швейцарии, Канады, Швеции, Австрии и Японии, а также от Банка международных расчетов.
Другие центральные банки вступали в игру или собирались это сделать. Канада и Италия внесли в сумму кредита по 200 млн долл., причем с радостью, так как сами воспользовались сторонними пожертвованиями (хотя и меньшего размера) в 1962 и 1964 годах соответственно, для поддержания своих попавших в беду валют. Если верить оценкам газеты Times, то Франция, Бельгия и Нидерланды, не раскрывшие величину своих взносов, внесли по 200 млн долл. каждая. Швейцария вложила в кредит 160 млн, а Швеция — 100, в то время как вклады Австрии, Японии и Банка международных расчетов так и остались засекреченными. Когда в Нью-Йорке наступило обеденное время, дело закончилось, остались только громкие сплетни, и последней частью операции стала попытка направить их в полезное русло.
Эта задача выпала на долю еще одного сотрудника Федерального резервного банка, вице-президента по связям с общественностью Томаса Олафа Вааге. Вааге принимал активное участие в операции и почти все утро провел в кабинете Кумбса, осуществляя постоянную телефонную связь с Вашингтоном. Уроженец Нью-Йорка, сын родившегося в Норвегии матроса буксирного судна, а впоследствии капитана рыболовного судна, Вааге проявлял неподдельный интерес к очень многим вещам. Большой поклонник оперы, Шекспира и Троллопа
[61]; как истинный потомок норвежцев, обожал ходить под парусом. Еще одна его неистребимая страсть — он очень любил не только сухие факты, но и драму, неопределенность и интригу банковского дела, о которых рассказывал скептически настроенной публике. Короче говоря, Вааге — банкир и одновременно безнадежный романтик. Теперь, о радость, Хэйс поручил ему подготовить заявление, которое с как можно большим чувством оповестит мир о спасательной операции. Пока Хэйс и Кумбс заканчивали увязывать детали, Вааге занялся согласованием времени заявления с партнерами из правления Федерального резерва и министерства финансов в Вашингтоне, тоже желавшими принять участие в оглашении американского заявления. Английский банк, по договоренности между Хэйсом и лордом Кромером, выступал с самостоятельным заявлением. «Мы договорились выступить в два часа дня по нью-йоркскому времени, когда все уже понимали, что нам есть, что сказать, — вспоминает Вааге. — Конечно, в тот день мы не могли обуздать континентальный и лондонский рынки, но в Нью-Йорке до закрытия торгов оставалось еще целых полдня. Если рынок фунта резко выправится до закрытия, то появляется неплохой шанс, что улучшение распространится и на континентальные рынки следующего дня, когда американские банки будут закрыты на День благодарения. Что касается размера кредита, то мы планировали объявить о 3 млрд долл. Но я помню, что в последний момент возникла досадная помеха. Мы думали, что все взносы уже сделаны, Чарли Кумбс и я посчитали полученные деньги и получили всего лишь 2,85 млрд. Очевидно, что мы где-то не учли 150 млн. Ошиблись в счете. На самом деле все было в порядке».
Пакет соглашений по кредиту был наконец согласован, и заявления Федерального резерва, министерства финансов и Английского банка прозвучали одновременно в два часа дня в Нью-Йорке и в семь часов вечера в Лондоне (по местному времени). В результате стараний Вааге американская версия пусть и не дотягивала до тональности бравурной финальной сцены оперы Р. Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры», все же — насколько допускает банковская тематика — была составлена в волнующих, приглушенно-цветистых выражениях. Повествовалось о беспрецедентной сумме и о том, как центральные банки «быстро мобилизовались, чтобы совместно дать отпор спекулятивной продаже фунтов». Лондонский релиз отличался чисто британской краткостью, которую в этой стране приберегают для тяжелых кризисов. В заявлении говорилось: «Английский банк заключил соглашение, по которому им были получены 3 млрд долл. на поддержание фунта стерлингов».
Очевидно, организаторам кредита удалось соблюсти секретность, потому что заявление произвело впечатление грома с ясного неба. Реакция нью-йоркского валютного рынка была мгновенной, как удар электрического тока. Спекулянты сразу поняли, что игра окончена. Сразу же после заявления Федеральный резервный банк предложил за фунт 2,7868 долл., немногим выше того уровня, на котором его с таким трудом удерживал Английский банк. Порыв спекулянтов избавиться от спекулятивных позиций покупкой фунтов был так велик, что Федеральному резервному банку перестало хватать фунтов на продажу по этой цене. В 14:15 наступил странный и вдохновляющий момент: в Нью-Йорке стало невозможно купить фунт ни по какой цене. В конце концов фунты снова появились в продаже, но уже по более высокой цене и были немедленно скуплены, а цена продолжала подниматься до конца дня, дойдя до 2,79 долл. за фунт.
Триумф! Непосредственная опасность миновала, план сработал. Отовсюду стали поступать первые хвалебные отзывы об операции. Даже влиятельный и обычно скупой на похвалы Economist коротко заметил: «Другие системы оказались бессильны, и лишь центральные банки проявили удивительную способность достичь немедленного результата. Пусть даже status quo установлен за счет не самого лучшего механизма — краткосрочного кредита, — но сейчас это единственный эффективный способ».
Итак, фунт пошел вверх, и банкиры с чувством выполненного долга закрыли Федеральный резервный банк и отправились по домам праздновать День благодарения. Кумбс вспоминает, что на праздник, вопреки обыкновению, пил неразбавленный мартини. Хэйс, вернувшись домой, встретился с приехавшим из Гарварда Томом. Жена и сын сразу заметили, что он сильно взволнован. Они спросили, что случилось, он ответил, что сегодня получил самое большое удовлетворение за всю свою профессиональную карьеру. Жена и сын потребовали подробностей, и Хэйс — сжато и упрощенно — рассказал о спасательной операции, помня, что жена никогда в жизни не интересовалась банковским делом, а сын не жалует бизнес. Их реакция согрела бы душу Вааге или другого серьезного глашатая, доносящего банкирские подвиги до равнодушных профанов. «Сначала мы немного растерялись, — вспоминала миссис Хэйс, — но когда ты подошел к концу, мы, затаив дыхание, сидели на краешках стульев».
