– Ты вроде как промокла, – заплетающимся языком проговорил он.
«А ты вроде как рехнулся».
– На улице дождь. – Она подошла, поцеловала его в щеку. – Все еще работаешь?
– Андреас сказал, что нынешней ночью на рынке скучно не будет. Он считает, что предстоят большие скачки́.
Ричард сонно потер нос, налил виски в стакан еще на четыре пальца, потом постучал по клавишам и подался вперед, чтобы лучше разглядеть, что происходит на экране. Увидев меняющиеся цифры, нахмурился.
– Ты где была?
– Ой, у нас проблемы со съемками. Эти рыбные палочки – «Суперпалочки», – клиенты хотят, чтобы съемки непременно проводились в Арктике, а мы пытаемся убедить их согласиться на студию. – Сэм порадовалась, что муж не смотрит на нее, – лгать она никогда толком не умела. – А потом машина никак не заводилась.
– Надо быть полным идиотом, чтобы ездить на таком автомобиле по Лондону. Я давно говорю, что ваш Кен жуткий эгоист.
– Эгоизм тут ни с какого боку. Просто Кен любит старые машины – хорошее вложение капитала и положительно влияет на имидж.
– Ага, в особенности когда они ломаются посреди ночи.
Ричард опять нахмурился, вглядываясь в экран.
Сэм посмотрела в окно – дождь поливал темные силуэты неутомимых лихтеров, молотил по черным водам реки. По крайней мере, Ричард успокоился, прошла та странная вспышка агрессии, когда муж, вернувшись домой, в ярости сорвал с нее бюстгальтер. Та пощечина, казалось, отрезвила его, и с тех пор он вел себя спокойно – брюзгливо подчас, но мирно.
– Звонил Джон Гофф. У них билеты в театр на четверг. Предлагает нам сходить на новую пьесу Эйкборна.
– Черт, мне бы хотелось посмотреть. Но в четверг я не могу. Я в этот день буду в Лидсе. У нас презентация утром в пятницу.
Ричард прищурился, разглядывая цифры на экране, потом сверился с какой-то записью в лежавшем на столе блокноте. И громким, раскатистым голосом заорал:
– Господи боже! Вы что там, совсем с ума посходили? Что вы делаете? – Он шарахнул кулаком по столу. – Вы там совсем опупели?
– Ш-ш-ш, – сказала Сэм. – Не кричи так. Ники разбудишь…
– Ну и фиг с ним. Господи Исусе! Рынок совсем свихнулся. Андреас всегда точно знает, что произойдет! Интересно, что за игры они там затеяли? Никак в Токио надеются, что Нью-Йорк подешевеет. – Он зло посмотрел на экран, заполненный бесконечными рядами цифр, какими-то странными названиями и символами.
Муж говорил на непонятном Сэм жаргоне, на чужом языке. А для него самого таким же чужим наверняка был язык, который использовался на занятии группы сновидцев.
Она несколько минут постояла у Ричарда за спиной. За это время он отхлебнул еще виски, набрал на клавиатуре какие-то новые команды, изрыгнул очередную порцию проклятий. Он, казалось, начисто позабыл о жене, не замечая ничего за пределами маленького, усеянного цифрами экрана.
Сэм оставила его в одиночестве, отправилась в спальню, разделась и долго лежала, не выключая свет, размышляла. Она думала о Ричарде: ей хотелось поговорить с мужем по душам, узнать, что его беспокоит, рассказать о своих снах, но только так, чтобы он не насмехался, хорошенько все обсудить. Она думала о Бамфорде О’Коннелле, о группе сновидцев. Перебирала в голове подробности авиакатастрофы, выстрела, своего спуска в метро на станции «Хэмпстед».
Сэм посмотрела на часы: 02:15. А Ричард до сих пор еще не ложился.
Бамфорд О’Коннелл и Таня Джейкобсон говорили одно и то же.
Оба считали, что причина кроется у нее в голове.
Но кто в таком случае поднимался по лестнице на станции метро? Плод ее воображения?
* * *
Сэм услышала щелчок двери душевой кабины, потом звук льющейся воды. «Странно, – удивилась она. – Неужели Ричард принимает душ, перед тем как лечь спать?»
Она снова подумала о лестнице и зловещей тени, подумала о них уже в стомиллионный раз.
«Ничего. Ничего там на самом деле не было. Почему я не продолжила спуск?»
«Надо было встретиться со своим монстром».
«Нет уж, спасибо. Я боюсь монстров».
«Ну ты и трусиха, Сэм, просто трусливый заяц!»
– Пока, Багз.
Она почувствовала запах мятной пасты Ричарда, ощутила его поцелуй. Вздрогнув, села.
– Который час?
– Двадцать пять минут седьмого. Я опаздываю.
– Уже утро?
Она посмотрела на Ричарда: лицо бледное, а глаза красные, воспаленные. Да и у нее самой вид тоже, наверное, был не лучше.
– Я сегодня вечером играю в сквош.
– Ужинать придешь?
– Ага, часикам к девяти.
– Хорошо.
Дверь закрылась.
Утро. Сегодня ей ничего не приснилось. А спала ли она вообще? Сэм поднялась с кровати, чувствуя себя, как ни странно, бодрой и свежей. Наверное, сегодня у нее благоприятный день: биоритмы там и все такое. «Чувствую себя прекрасно. Превосходно. Гармонирую с миром».
«Сегодня вечером, Сэм, вы сможете понять, что чувствуете и насколько гармонируете с другими и с окружающим миром».
«Ого, подруга, да ты, похоже, прекрасно научилась гармонировать, – говорила она себе, ощущая, как жесткие струи воды бьют ее по лицу, а мыло жжет глаза. – Вот так-то, знай наших! – Сэм улыбнулась. Она чувствовала легкость, беззаботность, словно бы сбросила с плеч груз. – Ну, Вынимала, теперь держись! Я тебе покажу, страшила в дурацкой маске!»
Она оделась, вышла в коридор. Из своей комнаты появилась Хелен в халате:
– Доброе утро, миссис Кертис. Вы что-то нынче рано.
– У меня деловой завтрак. Как у Ники дела в школе?
– У них сегодня экскурсия, едут в зоопарк.
Сэм прошла в комнату Ники. Мальчик уже начал просыпаться, и она чуть прикоснулась губами к его лбу.
– До вечера, Тигренок.
Сынишка посмотрел на нее сонными глазами и грустно поинтересовался:
– Ты что, уже уходишь, мамуля?
– Маме сегодня нужно пораньше на работу.
Сэм чувствовала себя виноватой. Как это называется, стала вспоминать она. Помеха? Препятствие карьерному росту? В памяти вспыхнули слова Бамфорда:
«Ты пожертвовала карьерой ради Ники, а поскольку роды были трудными, ты не можешь больше иметь детей. Может быть, ты злишься на него. Может быть, в глубине подсознания ты считаешь, что, не будь сына…»
Она посмотрела на Ники, ей не хотелось уходить от него, вот взять бы его сейчас, обнять, самой отвезти в зоопарк, показать ему жирафов… Словом, любить его. Чтобы мальчик ни одной секундочки не чувствовал того, что почти все свое детство чувствовала она.
