Темнота. Темнота вокруг, наполненная непонятным гудением.
Ее сковал холод, она вся пропиталась… водой из бассейна?
Снова гудение.
Странный стук над ней. Вентилятор?
Темнота. Пустота.
Гудение.
Сэм протянула руку. Ничего.
Снова гудение.
Она пощупала с другой стороны – что-то твердое. Услышала резкий стук, почувствовала в руке незнакомую телефонную трубку.
– Вы просили разбудить вас рано утром, мадам.
– Просила? Спасибо… спасибо… я… – Но оператор уже отключился.
Бог мой.
Ужас начал отступать, но голова отчаянно кружилась. Сэм нащупала выключатель, свет залил комнату, на мгновение ослепив ее. Она развернулась, посмотрела направо и облегченно вздохнула: вторая часть кровати осталась нетронутой, подушки свежие, без вмятин. Сэм закрыла глаза, глотнула воздуха, ощутила холодок (словно в бассейн нырнула) от пота, выступившего на ее теле.
Слава богу. Она была цела и невредима. Она встала с кровати, подошла к окну, раздвинула шторы. На улице еще было темно и моросил дождь. Она прошла в ванную, включила воду и посмотрела в зеркало на свое испуганное лицо.
Сэм знала, что видела еще один вещий сон. Те же чувства, та же яркость.
Он непременно сбудется, как и остальные.
27
Она смотрела в окно «бентли», но видела лишь отражение своего лица в стекле, за которым была чернота. Пустота. Совсем ничего.
Ад – это пустота, в которой ты можешь кричать целую вечность, но никто тебя не услышит. Пустота, где всегда холодно, где ты не стареешь и не умираешь, откуда ты не можешь сбежать. Никогда.
Когда она спустилась в ресторан утром, Чарли Эдмундс, Джейк и Зурбик из «Уркхарт Симеон Макферсон» как раз завтракали, так что Сэм смогла рассказать Кену свой сон про балкон только теперь, на обратном пути в Лондон. При этом она благоразумно опустила одну деталь – то, что в ее сне они спали в одной кровати.
День прошел хорошо. Рекламный ролик шоколада «Сам по себе» понравился «Гранд спей фудс», понравился им также и Кен. Они договорились, что в апреле проведут разведку на местности, а снимать будут в мае, три ролика подряд. Представители компании одобрили бюджет в размере шестисот тысяч фунтов.
Сэм рассказала Кену, как накануне днем вышла на балкон и ей показалось, что перила плохо укреплены, но она проверила, и все вроде бы оказалось в порядке. Он ответил, что, скорее всего, у балкона и впрямь был небольшой дефект и подсознание предупредило ее. Видимо, вновь включился тот самый инстинкт самосохранения, который спас ее от насильника в Хэмпстеде.
– А вдруг у вас есть такие чувствительные антенны, вроде заячьих ушей? Как у Багза Банни.
– Ричард называет меня Багз.
– Может, именно поэтому.
– Нет, он говорит, что иногда, когда я задумываюсь, то прикусываю нижнюю губу и делаюсь похожей на зайца.
– Я этого не замечал.
– Может, вы просто никогда не видели меня задумавшейся?
– В любом случае прозвище Багз лучше, чем, скажем, Челюсти.
– Вот спасибо!
Несколько минут Кен ехал молча, потом закурил.
– Не берусь судить насчет авиакатастрофы – может, это просто совпадение, но два других случая… Похоже, кто-то там, на небесах, любит вас.
– Моя фея-крестная?
Он улыбнулся:
– Хотя мне больше нравится вариант с чувствительными антеннами.
– Вы начали говорить, как Бамфорд.
– Что за Бамфорд?
– Наш приятель-психиатр.
Кен ничего не сказал. Он затянулся, постучал пальцами по баранке.
– Вы когда-нибудь думаете о смерти? – спросила Сэм.
– Иногда.
– Боитесь ее?
– Я больше боюсь жизни.
– Что вы имеете в виду?
Кен откинул назад голову:
– Я боюсь лечь в могилу, не сделав ничего путного. – Он чуть опустил окно, стряхнул пепел с сигареты. – Я чувствую, что при жизни мы постоянно берем что-то – сжигаем бензин, загрязняем атмосферу, вырубаем леса. Ну, вы сами знаете. Всегда только берем. Я думаю, каждый из нас должен что-то дать миру взамен. Попытаться сделать его лучше, чем тот был в то время, когда мы пришли в него. И сам я пока, увы, ничего такого не сделал.
– Какой вы смешной. – Сэм улыбнулась и легонько пожала ему руку. – Милый и смешной. Вы много думаете, да?
– Пожалуй, слишком много. Какие у вас планы на выходные?
– Собираемся за город. Ричард завтра уезжает на охоту, а вечером мы идем в гости. А на воскресенье вроде бы ничего не запланировано. А у вас?
– А я завтра утром улетаю в Испанию. Будем снимать рекламу хереса.
– Ясно. И надолго?
– Вернусь в среду, если не выбьемся из графика.
– Вам уже приходилось работать с испанцами?
– Да, хорошие ребята. Вам придется составить кучу смет.
– Нелегкий нам предстоит год. – Она положила голову на мягкую кожу, закрыла глаза, прислушалась к мягкому шелесту шин. Обогреватель приятно согревал ноги, и Сэм почувствовала, что устала; ее одолела дремота.
Она вздрогнула и проснулась, когда «бентли» выехал на неровную брусчатку Уэппинг-Хай-стрит.
– Вы хорошо вздремнули, – сказал Кен.
– Извините, я оказалась неважной попутчицей.
И тут Сэм увидела перед своим домом две полицейские машины и посмотрела на Кена. Их взгляды встретились, он нахмурился, но ничего не сказал. Она снова уставилась на машины: одна с логотипом полиции Лондона на двери, другая без опознавательных знаков, но с двумя незаметными антеннами.
Кен помог Сэм донести чемодан до лифта, дождался, когда закроются двери, и кивнул, сказав, что на всякий случай подождет несколько минут.
Боже.
Она все поняла.
И, стоя в полумраке кабины, прислушиваясь к звукам поднимающегося вверх лифта, не сомневалась ни секунды: произошло что-то плохое. Кабина остановилась, как всегда, с резким рывком, и ее чемодан с громким стуком упал набок. Сэм вытащила его в коридор, остановилась перед дверью в квартиру, принялась рыться в сумочке в поисках ключей. Во всем здании стояла тишина, особая тревожная тишина, словно соседи замерли в безмолвном ожидании у своих дверных глазков.
Сэм открыла дверь, и к ней ракетой бросился Ники:
– Мама!
Но это был не обычный его радостный вопль, а растерянный крик о помощи.
– Тигренок! Что случилось, мой хороший?
Глаза мальчика блестели от слез.
