Мартин заночевал в гостевой спальне, а рано утром позавтракал и отправился в город, поскольку его там ждали некоторые незавершенные дела. Он собирался потратить все воскресенье на разрешение конфликтов между подчиненными, а потому сказал, что позвонит только вечером. Она проводила его до дороги, посмотрела, как он сел в такси, а потом вернулась домой. Эмили бросала на нее какие-то нечитаемые взгляды, и Эмма силилась понять, что же происходит, но времени на это не осталось – мама ушла в свое обычное время, не забыв напомнить ей о том, что она должна постирать постельное белье из комнаты, где спал Мартин.
Все зависело от того, сколько времени будет у Софии. Эмма думала о том, что если девочка сможет остаться до вечера, то они постирают вместе. Если же малышке будет нужно возвращаться через пару часов, то она, лучше отложит стирку до послеобеденного бдения.
Она никак не ожидала, что когда постучится в дверь знакомого дома, ей откроет неизвестный мужчина. За все время, что она проработала здесь и за все последующие выходные Эмма привыкла к тому, что навстречу выходил Филипп, за спиной которого иногда пряталась София. Однако сегодня перед ней стоял высокий, рослый темноволосый мужчина, глядевший на нее с придирчивым любопытством.
– Добрый день, – стараясь не выдавать своего волнения от неожиданной встречи, поздоровалась она.
– Добрый день, – продолжая откровенно разглядывать ее, ответил он. – Вы и есть Эмма?
– Да.
– Я Шерлок, дядя Софии и Филиппа. – Он протянул ей руку, и она ответила на его жест, пожав его большую теплую ладонь. – Давно хотел с вами познакомиться. Зайдете?
– Не знаю… я только пришла чтобы… – Почему-то она растерялась и стала мямлить.
– Да ладно вам, мы оба знаем, зачем вы пришли. Проходите, можете не стесняться, вы ведь не впервые в этом доме.
– Ну, хорошо, – понимая, что отвечать отказом сейчас никак нельзя, она согласилась.
Ей впервые разрешили присесть в гостиной. Шерлок сидел напротив – большой, расслабленный и уверенный в себе. От него исходило ощущение физической мощи и какого-то спартанского спокойствия, и это заставляло ее нервничать даже сильнее. В его лице можно было легко найти сходство с Филиппом, но вот светленькая и милая София совсем не походила на своего дядю.
– И давно вы ходите за Софией? – спросил он, очевидно, решив, что пауза слишком затянулась.
– С лета.
– С какого месяца? Как долго, я имею в виду. Я ведь могу узнать, как вы считаете? Я ее законный опекун.
Два предложения подряд начались с местоимения «Я» – плохой знак. Утверждается в своих правах, показывает свою власть. Чертов сноб.
– Подружились почти сразу, – Эмма тяжело выдохнула, давая себе секунду собраться с мыслями. – В гости ко мне она стала ходить уже осенью.
– Два месяца?
– Да, около того. – Она еще раз вздохнула, пытаясь обрести равновесие и избавиться от лишней напряженности.
Лицо Шерлока расплылось в обманчиво добродушной улыбке:
– Что же вы так боитесь меня, я же не собираюсь вас судить или обвинять. Просто интересуюсь. Это ведь и мое упущение – племянница подружилась с соседкой, а я обо всем узнал последним. Наверстываю упущенное, только и всего.
Наверстывает упущенное, надо же. И где его распрекрасная и ревнивая жена? Эмма была готова поклясться, что сейчас Ирена ей бы очень пригодилась, но хозяйка дома не спешила появляться в гостиной.
– Понятно, – чтобы хоть как-то заполнить гнетущую тишину, кивнула она. – Это хорошо.
Шерлок откинулся на спинку своего кресла и внимательно посмотрел на нее – показалось, что он даже прищурился.
– Так зачем вам все это? – не отводя взгляда, спросил он. – Чего вы от нас хотите?
Она даже не сразу поняла, что разговор сменил настроение – теперь это была уже не беседа, а допрос с пристрастием.
– Ничего я не хочу, – автоматически начиная защищаться, насторожилась она. – Я всего-то провожу время с Софией, готовлю для нее обед.
И откуда взялся проклятый обед? В их встречах еда вообще почти не играла никакой роли – покормить Софию могли и дома.
Шерлок придерживался того же мнения:
– Ну, обедать она может и в доме. А чем еще вы с ней занимаетесь?
Эмма почувствовала, что краснеет от возмущения и страха – странная смесь эмоций.
– Играем. Я читаю ей вслух, иногда мы рисуем или… просто отдыхаем.
– Полежать она тоже может в своей кровати, у нас чудесная спальня для детей. Я хочу знать, что такого вы можете ей дать, чего не в состоянии обеспечить мы?
Наглость этого человека переходила все границы.
– Я не считаю, что справляюсь лучшего вашего, просто мне хочется проводить с ней какое-то время.
– И зачем?
– София очень хорошая девочка…
– Мне это и так известно. Эмма, не сочтите меня грубым, но ваше поведение кажется мне очень странным.
Просьба не считать его грубым показалась ей насмешкой, и Эмма сама ухмыльнулась, чувствуя, что ее терпение трещит по швам.
Нет, нет, нет, нужно держаться, иначе можно разозлить этого хлыща и лишиться даже того немного, что у нее есть. И почему она всегда вынуждена унижаться за то, что другим дается просто даром?
– Вы говорите так открыто, – начала она, пытаясь сохранить остатки достоинства. – Могу я ответить тем же?
– Я этого от вас и добиваюсь.
Этот добрый дядя Шерлок оказался настоящим поганцем. Восторженные слова Софии теперь казались преувеличением ее доброго сердечка – реальность не соответствовала рассказам ни на грош. Он вел себя с ней так, словно она нанималась драить туалеты в его конторке, и за ее спиной стояли еще десятки девушек, желавших получить это место.
Говорить открыто… а что она скажет? С чего начнет?
«После того, как я узнала, что неспособна рожать детей, встреча с Софией показалась мне божьим провидением»?
«Ваша жена обращается с малышкой просто по-скотски, и я решила хоть как-то это компенсировать»?
«София сама первая ко мне привязалась»?
Что нужно сказать, чтобы он не счел ее сплетницей, клеветницей, юродивой или полоумной?
– Вы тут набросились на меня с подозрениями, обвинениями, стали уверять в том, что я напрасно стараюсь. Не могу понять, чем я все это вызвала, мы ведь только сейчас встретились, и, смею заметить, что я от нашего знакомства в таком же восторге, как и вы. – Слова появились сами, едва Эмма сумела обуздать свою ярость и перевести дух. – Вы хоть сами заметили, что София очень мало разговаривает? Почему она беззвучно смеется и плачет? Когда я только начала с ней беседовать, у нее был хриплый голос – в этом доме ей рта не давали раскрыть. А когда умерла ее лягушка, все только обвиняли ее, не сподобившись даже задуматься о том, почему она принесла домой животное! И вы смеете меня подозревать? Да кто вы такой, черт вас дери?
