Прерывать Эмили было нельзя, иначе она могла сорваться и наговорить еще больше, а потому Эмма ждала, склонив голову и выслушивая все обвинения и упреки. Это было больно и казалось несправедливым, но пришлось признать, что правды в этих словах было больше, чем догадок и простой обиды. Она действительно должна была приехать домой на праздники. Может быть, тогда она даже смогла бы связаться с Софией прежде, чем девочка достигла такого истощения.
Собственные мысли показались ей кощунственными. Перед ней была ее мама, которая высказывала все, накопившееся с самой осени, а она все равно возвращалась к ребенку, о котором ей предстояло заботиться. Что же она за дочь такая? Что она за человек? Отвратительно.
– А теперь ты приезжаешь – отдохнувшая, повеселевшая… и девочка, как я вижу, тоже в порядке. И все равно ты говоришь мне такие вещи, не считая нужным даже посоветоваться! Ты берешь на себя такую ответственность, не спросив меня, что я об этом думаю. Неужели ты считаешь, что справишься без меня? Ты, которая никогда не рожала и даже не была беременной, берешь под свою опеку уже вполне взрослую девочку. Да и вообще, почему ты разрушаешь чужую семью? Почему считаешь себя умнее и добрее них? Разве тебе не казалось, что проблема в ребенке? После войны тысячи детей остались на улице, им нечего есть и негде спать. Их растолкали по приютам как животных на скотобойне, и они рады даже этому. А у Филиппа и Софии было все – теплый дом, еда, заботливые взрослые и возможность учиться в школе. Они жили так, как тем сиротам и не снилось! Чего им не хватало? Чего они хотели? Ты что же это, считаешь, что сможешь дать ей все, чего она хочет? А не слишком ли ты высокого о себе мнения? Если даже родной человек не смог им угодить, то я вполне обоснованно сомневаюсь в том, что ты сможешь удовлетворить все ее запросы.
Эмили била по больному, не придавая этому особого значения, и Эмма старалась сдержаться, помня о том, чем завершилась предыдущая беседа на повышенных тонах. Но теперь, когда речь зашла о Софии, она решила, что должна вступиться за малышку и попытаться все объяснить.
– Даже я не знаю, как им жилось у этих людей, – начала было она, но ее очень быстро прервали.
– Опять ты за старое. Считаешь себя самой умной и мудрой. Хорошо, я не буду тебе мешать. Делай что хочешь, только справляйся со своими проблемами сама. Я не стану тебе в этом помогать, потому что я тебя предупреждала.
Эмма кивнула и поднялась с дивана, понимая, что если пробудет здесь еще немного, то обязательно наговорит лишнего и опять останется виноватой.
– Ты не хочешь слушать меня, – глядя на нее, заключила Эмили. – Тебе лучше пойти на это, хлебнуть горя, а потом сожалеть? Хорошо, если так, то ты больше и слова от меня не услышишь. Если эта девочка так дорога тебе, что ты готова отказаться от своей матери, я это переживу. В конце концов, я ведь хочу, чтобы у тебя все было хорошо, так что если ты видишь в этом свое счастье, то, пожалуйста – поступай, как знаешь.
Уходить молча и в полном непонимании не хотелось. Жажда справедливости, откровенности и доверия снедала Эмму изнутри, но она удержала себя, приложив невероятные усилия. Разве Эмили когда-нибудь могла дослушать ее до конца и не выставить ее при этом эгоисткой и самовлюбленной свиньей? Долгими годами Эмма упорно старалась пробить эту стену и донести свои мысли до матери, но некоторое время назад она поняла, что поступая так, лишь усугубляет положение вещей.
Она молча вышла из комнаты, зная, что это также не самый лучший выход из положения. Стоило бы сказать что-то примирительное или хотя бы доброжелательное, но она была слишком измотана прошедшим днем, чтобы искать способ сгладить конфликт. Единственное, что она смогла сделать – уйти прежде, чем разговор перерос в настоящую войну.
Миновав коридор и приблизившись к ванной комнате, она с удивлением поняла, что там никого не было. Свет все еще горел, но приоткрытая дверь говорила сама за себя. Она прошла немного дальше и увидела Софию, стоявшую у входной двери и глядевшую на вешалку, откуда свисало ее коротенькое пальто.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, стараясь не переносить свой гнев на ребенка. – Потеряла что-нибудь?
София повернулась к ней, и Эмма отметила застывший взгляд, полный горечи и раскаяния.
– Я уйду, – сказала она, показав на дверь.
– Куда? – испугалась Эмма.
– К тете.
Эмма опустилась перед ней на колени и обняла за плечи. Еще час назад София была так рада возможности остаться с ней, а теперь переменила решение? Что могло случиться за такое короткое время?
– Почему? – не особо рассчитывая на исчерпывающий ответ, спросила она.
Малышка опустила ресницы, и ее губы задрожали. Она явно пыталась справиться с подступавшими слезами, но получалось у нее это очень плохо.
– Из-за меня твоя мама больше тебя не любит, – все еще не поднимая головы, сказала она. – Вы ссоритесь, потому что я пришла сюда. Я уйду, и она опять тебя будет любить.
Привычка держаться очень тихо теперь создавала для Софии и окружающих определенные трудности. Эмма понимала, что девочка смогла услышать обрывки разговора, потому что умела бесшумно ходить и не вмешиваться в разговоры старших. Наверное, София выбралась из ванной и пошла искать ее, а потом наткнулась на не слишком приятные слова, имевшие к ней самое прямое отношение. Она сделала из них одной ей понятные выводы и даже успела принять решение. Оставалось только гадать, что именно ей удалось разобрать.
Эмма подняла ее на руки и понесла в свою комнату, стараясь поскорее отойти от двери. Мысль о том, что София решила пожертвовать своим благополучием ради того, чтобы она смогла спокойно жить со своей мамой, показалась ей какой-то ненормально взрослой и страшной.
– То, что происходит между мной и моей мамой я должна решать сама, – усевшись на своей кровати и устроив Софию на коленях, сказала она. – Волноваться об этом должна я, а не ты. Я хочу, чтобы ты осталась со мной, и буду счастлива, если мы станем жить вместе.
– А как же твоя мама? – поднимая на нее залитые слезами глаза, спросила София.
– Я найду способ помириться с ней. Когда люди очень любят друг друга – любят так же сильно, как и я с мамой – они обязательно мирятся, даже если очень сильно друг на друга обижены. А сейчас нам надо лечь спать. Пока что ты поспишь со мной, хорошо? Устраивать тебе отдельную комнату еще рановато.
София прижалась лицом к ее груди и просто кивнула. Эмма была готова защищать ее, заботиться о ней и обнимать ее хоть каждый день. Это ли не настоящее счастье?
Глава 25
Наверное, это было расплатой за то, что все складывалось слишком просто.
Мэйлин согласилась на переезд почти сразу же. По ее словам, она влюбилась в курсы кройки и шитья в первый же вечер, а потому твердо решила обзавестись швейной машинкой, чтобы заниматься любимым делом без оглядки. К столь шумному устройству непременно прилагается некоторое количество свободного места и приватной территории, когда никто не станет стучать в стену или жаловаться коменданту на то, что «эта вредная Мэйлин так шумит, будто гоняет по рельсам поезда у себя в комнате». Поэтому идея с квартирой показалась ей просто прекрасной, и она решила, что вполне может немного переплачивать, если результатом таких расходов станет возможность творить с новенькой машинкой что угодно.
