Мы поговорили с Вяземским ещё с полчаса, но было видно, что его донимают боли. Я же сам лежу на кровати, а он сидит передо мной на стуле. Так не пойдет, и я посоветовал ему пойти и прилечь на кровать. А поговорить мы всегда успеем, нам тут ещё долго вместе отдыхать. Но самым первым кто проведал меня ещё лежащего бессознания, это был Никишин. И в дальнейшем он поступал так каждый день, приходил и справлялся о моем здоровье у Прохора. Вскоре Прохор стал пропускать его ко мне, но только ненадолго. В начале, Никишин был весел и полный энергии, с большими планами на дальнейшую жизнь. Но вот в последнее время он стал замыкаться, и становился всё менее разговорчивым. И всё из-за того что его рука плохо заживала из-за раздробленной локтевой кости, и он боялся, что ему её, все же отрежут ниже локтя. А после этого, его карьера морского офицера, пойдёт прахом. Я как мог его успокаивал.
— Вот что Сережа, главное, это то, что мы живы. Я и ты. А твою руку наши врачи, возможно попытаются сохранить, и ты ещё станешь адмиралом. Меня вон с того света вытащили, а тут только рука. Ну а если случится худшее, то и на берегу для тебя дело найдется. Если что, я тебя к себе возьму — договорились.
— Ну как я без руки! Ваше превосходительство, я так мечтал о море и вот…
— Я переговорю с нашими врачами, чтобы они сохранили тебе руку, но последнее слово за ними. Никишину руку сохранили, сделав ещё одну операцию удалив мелкие осколки от раздробленной кости, после чего рука начала понемногу заживать. За бои в Рижском заливе, ему пожалован орден Станислава третье степени с мечами. Но парня из-за покалеченной руки списали с корабля, но перед этим присвоив следующий чин.
— Частыми гостями в моей палате стали и другие офицеры из моей боевой группы, что лежали в этом же, госпитале по ранению. Приходили просто поговорить или что-то обсудить, а потом с поздравлениями по поводу наград, да и сами благодарили за представления. И так каждый день, кто-то из офицеров приходил ко мне в палату, что Прохор начал ворчать по этому поводу — мол, не дадут мне спокойно отдохнуть. Когда я начал потихоньку передвигается по палате и госпиталю, то всегда рядом со мной был кто-то из моих офицеров. Первый мой выход в парк произошел через четыре дня после визита Императора. Вначале это были кратковременные выходы из палаты, потом они становились всё продолжительней. В этих прогулках меня постоянно сопровождал Прохор, и парочка офицеров и у нас всегда находилась тема для разговора.
Были прогулки у меня и другим составом. И тут неизменно сопровождал меня Прохор, но вот вместо кого-то из офицеров, была одна из сестер Фёдоровых. В такие моменты, когда рядом со мной в роли нянечки была Анастасия, Прохор шел приотстав на десяток шагов и всего на пару шагов, когда эту же роль выполняла Ольга. Моё сближение с Анастасией происходило постепенно, не спеша, я её не торопил, понимая, что разница в возрасте у нас почти двадцать лет. Она молодая, может найти себе пару и помоложе, да и воспоминания о своём женихе погибшем год назад ещё были свежи. Мы ходили по парку, наши беседы были на нейтральные темы, они не затрагивали военной темы, война и так была всё время на виду. Да и любовные темы тоже пока избегали. Но по её поведению я чувствовал, что чем-то привлекаю её. А вот Ольга, по той было видно, что она влюбилась и по самые уши и была готова на всё. Я понимаю, что это только юношеская влюблённость молоденькой девушки к зрелому мужчине. Так ещё в её глазах, это очень неплохая партия выскочить замуж за адмирала. Но она хотела доказать что она достойнее своей старшой сестры. Но видя, что я отношусь к ней по-отечески и не обращаю на неё внимания как на женщину, она сдалась, но камня за пазухой не припасла.
Перед тем как покинуть госпиталь, я вознамерился сделать предложение Анастасии, но перед этим решил поговорить с её братом.
— Александр Степанович, я не знаю, как начать…. Но может до вас уже дошли слухи о том, что какой-то адмирал гуляет по парку с вашей сестрой и делает это довольно часто.
Федоров стоял передо мной вытянувшись как солдат, хотя мог этого и не делать, ведь мундира на мне не было, да и ведомства у нас разные. Это я тут должен подчиняться всяким лекарям, а не наоборот.
— Как вы смотрите на то, если я сделаю предложение Анастасии Степановне.
Фёдоров стоял ошарашенный, молчал и только моргал глазами, соображая, что ответить. Это же ни кто-нибудь, а сам адмирал спрашивает его мнения, о своем намерении попросить руку у его сестры. А он стоит и хлопает глазами, ведь не каждый же день адмиралы сватаются.
— Да я всё понимая. Я уже не молодой, и до встречи с вашей сестрой, даже не помышлял не о какой женитьбе. Так как я морской офицер и очень много времени проводил на кораблях, то о семье не думал. Хотя признаюсь вам честно, у меня были женщины. Но вот таких, как Анастасия и чтобы я потерял голову из-за этого, нет. Возможно, вы хотели бы, чтобы у вашей сестры был жених помоложе.
— Ваше превосходительство, что я могу ответить. Это должна решать моя сестра, но почту за честь породнится с вами. Я поговорю с Анастасией.
— Вот только не надо этого делать, я сам. Если она отклонит моё предложение, пусть так всё и остаётся. Значит это судьба, оставаться бобылем. Я просто узнал ваше мнение, на моё намеренье. Сегодня же поговорю с Анастасией Степановной, что она ответит.
Глава пятая
I
Через две недели после визита Николая II точно с такой же миссией в госпиталь прибыла союзная делегация во главе с британским генерал-майором сэром Альфредом Фортескью Ноксом, военным атташе в России и французским генералом По. Их сопровождал вице-адмирал Кербер, у которого на груди был новенький британский орден «За выдающиеся заслуги». Прибыли освещать это события корреспонденты английских и французских газет, да и наши столичные также за компанию прибыли, хотя они тут гости частые.
После впечатляющей победы Российского флота над германским, наши «любимые союзники» несмотря на зубной скрежет некоторых их политиков всё же признали, что мы совершили маленькое чудо, чем не мог похвастаться их хвалёный Ройял Нэви, и тем более ни французский флот на пару с итальянским. Но общественное мнение, что в Англии, а тем более во Франции возносило нашу победу на небывалую высоту и требовало наградить героев. Вот потому-то эта делегация прибыла в госпиталь, где находилось большинство раненых в этом сражении. Двадцать восемь офицеров Российского флота были удостоены иностранных орденов, в том числе шестнадцать из первой оперативной группы. Кто-то из офицеров получил французскую награду, а кто-то английскую. Контр-адмирал Трухачев, от союзников получил две награды. Он стал офицером Ордена Почетного Легиона и кавалером британского орден Святого Михаила и Святого Георгия, такой же орден получили командиры линкоров. Я был вторым, кто был удостоен двух наград. За «Битву в Рижском заливе» французы пожаловали меня Орденом Почетного Легиона — Командорским крестом. Англичане вручили Орден Бани, за баню устроенную кайзеровскому флоту на Балтике. Этот орден был четвертым по значимости в Британской империи.
Командир бригады крейсеров Плен и начальник второй полубригады крейсеров Вердеревский получили британский орден «За выдающиеся заслуги». Точно такой же орден получил командир «Новика» за бой у мыса Дагерорт. Но ещё четвертого сентября новый командующий оперативной группы контр-адмирал Трухачев вручил перед фронтом команды командиру, старшему артиллеристу и минному офицеру «Новика» ордена Святого Георгия 4-й степени — награды за бой с эсминцами, завлечение и посадку германского крейсера на мель, а также Георгиевские кресты отличившимся кондукторам, унтер-офицерам и матросам. Кроме того Беренс стал третьим офицером получивший две награды, за бои в заливе получил ещё и французский орден, как и Вилькен с Паттоном. Ещё несколько офицеров от мичманов до старших лейтенантов были награждены британским Военным крестом. После награждения меня в оборот взяли щелкопёры и фотографы, я насилу от них отбился. А сколько они пожгли магния, что госпиталь заволокло дымом как от залпа главным калибром.
