Фиона крепко прижала резинку к нити.
Почти невидимое волокно замерцало, но ничего не произошло.
Фиона попыталась еще раз. Отчаяние охватило ее. Волоконце оставалось целым.
Она перерезала железо и сталь. А тут какая-то дурацкая тоненькая ниточка. Должно получиться.
Дядя Аарон говорил, что ей удастся рассечь все, что угодно, но еще — что она должна этого хотеть. Потому-то она и не отсекала себе пальцы, держа в руках режущий предмет.
Значит, на подсознательном уровне она не желала обрести свободу от конфет.
Ей все еще хотелось есть их, несмотря на то что они кишели червяками, даже тогда, когда могла погибнуть от огня. Она хотела съесть конфету прямо сейчас. И не одну, не три, не семь — все до одной.
Глаза Фионы наполнились слезами. Раньше она никогда не сдавалась, но теперь чувствовала, что придется. Она была сильной, но желание съесть конфету было сильнее ее.
Она опустила голову, и ее взгляд упал на спутанные нити, лежащие у нее на коленях. Толстый пульсирующий кровеносный сосуд, с которым соединялась паутинка, тянущаяся от конфеты, свернулся наверху.
Фиона понятия не имела о том, что означает это видение, но, может быть, непонимание было ей на пользу. Подсознание не позволяло рассечь эту нить, но что, если она рассечет то, к чему та тянется?
Фиона приподняла трубочку, по которой текла темная слизь, похожая на желе. Это было отвратительно. Наверняка она смогла бы прожить без этой противной трубочки.
Но ведь тогда она отрежет часть себя.
А какой у нее был выбор?
Она взяла себя в руки, снова натянула резинку и поднесла ее к трубочке. Резинка прошла сквозь трубочку, как сквозь масло.
Слизь, пульсируя, начала выливаться из трубочки. Запахло желчью, кровью и шоколадом.
Фиона инстинктивно отдернула руку. Слизь хлестала рекой, она растекалась по полу, заливая сумку и коробку в форме сердечка.
Сначала Фиона подумала, что это кровь.
Но она не чувствовала слабости — на самом деле чем больше этой жижи вытекало из нее, тем сильнее девочка себя чувствовала.
Наконец жидкость потекла тоненькой струйкой, и Фиона смогла встать с пола.
Она уставилась на почти загустевшую лужу у себя под ногами и решила, что больше никогда не захочет шоколада. На самом деле, даже если она совсем ничего не станет есть, с ней все будет в порядке.
Она больше не ощущала себя слабой и беспомощной. Она была ужасно зла.
Кто бы ни прислал ей эту коробку конфет, он знал, что случится. И Фиона дала себе клятву: она узнает, кто это сделал, и поквитается с ним.
Но сначала нужно было закончить более важные дела.
Фиона повернулась к выходу из лабиринта. Элиот побежал в ту сторону. Она сильно растянула резиновый браслетик и сделала три шага вперед.
Поравнявшись с первой стеклянной панелью, Фиона резко прикоснулась к ней натянутой резинкой.
Панель рассыпалась на тысячи крошечных осколков, которые запрыгали по полу под ногами у Фионы. Покрытое пластиком противоударное стекло не поранило ее, но грани осколков, образовавшихся в том месте, где она рассекла панель, были острее бритвы.
Из множества мелких ранок начала сочиться кровь. Ощущение у Фионы было такое, словно ее покусала стая ос.
Не обращая внимания на боль, она двинулась дальше.
Разрезая по пути одно стекло за другим, Фиона оставляла позади себя горы осколков и рассеченных металлических рам.
Она не оглянулась, чтобы посмотреть на рассыпанные по полу конфеты, но поклялась, что больше никогда не позволит ничему настолько завладеть ею.
Фиона бесстрашно шла вперед, стараясь держаться подальше от распространяющегося по лабиринту пламени, и наконец оказалась у дальнего края лабиринта. Она спрыгнула на землю.
Контейнеры, стоявшие у забора, загорелись.
Теперь ей нужно было разыскать девочку и Элиота.
И если придется, она разделается с Миллхаусом.
47
Огненная серенада
Элиот спрыгнул на усыпанную соломой землю с верхней ступеньки лестницы.
Мгновение спустя из лабиринта выбежал Миллхаус и начал, прихрамывая, спускаться по лестнице.
— Постой, — прошипел он. — Мне нужно кое о чем рассказать тебе, малявка. Кое о чем, важном для тебя.
Элиот побежал туда, где лежала тень, — к грузовым контейнерам, выстроившимся вдоль дальней стены забора. Он не попадется на такую элементарную уловку.
После минуты быстрого бега Элиот остановился, отдышался и обернулся.
Миллхаус, представлявший собой горящее пятно, все еще двигался за ним, но сильно отставал, поэтому у Элиота появилось время на раздумья.
От зеркального лабиринта пламя перекинулось на соседние кабинки и трейлеры. Что с Фионой? Она могла выбраться довольно легко — ведь она не успела уйти далеко от входа… но что потом? Неужели она кружит по лабиринту, надеясь встретиться с ним?
Жаль, что в отличие от всех остальных обитателей этого мира у них не было мобильных телефонов.
Но он не мог стоять на месте, дожидаясь сестру, и быстро зашагал к грузовым контейнерам. Их было не меньше сотни, и местами они стояли один на другом, как кубики, в три этажа. Девочка, похищенная Миллхаусом, могла находиться в любом из них — либо, как думала Фиона, ни в одном из них.
— Аманда? — шепотом позвал Элиот. — Аманда Лейн?
Он не осмеливался кричать, чтобы не выдать свое местоположение. Но тогда ему придется осматривать все контейнеры, один за другим, а это могло занять несколько часов.
Нужно было придумать другой способ.
Элиот заметил приставную лестницу и забрался по ней на крышу верхнего из контейнеров, стоящих один на другом. С высоты он увидел, что на территории парка аттракционов образовалось несколько очагов пожара.
Может быть, огонь заметит кто-нибудь с шоссе и вызовет пожарных? Вряд ли. По пути сюда им не встретилось ни одной машины.
На бегу он забыл о страхе, а теперь ему снова стало не по себе. Он чуть было не заблудился в лабиринте, пока не сообразил, что лучше смотреть под ноги, замечать стеклянные панели и рамы зеркал, встающие на пути, и огибать их.
И все равно Миллхаус почти поймал его — он ухватил его сзади за рубашку.
Вспомнив об этом, Элиот содрогнулся от ужаса. Ему удалось унять дрожь, но ненадолго.
Нужно взять себя в руки. Если Миллхаус его не найдет, тогда. Безумец может вернуться к похищенной девочке и убить ее. Время бежало неумолимо быстро.
Несправедливо было подвергать его и Фиону смертельной опасности ради какого-то испытания, и уж тем более несправедливо вовлекать в это того, кто не имел никакого отношения к их семейству.
