Элиот выскользнул из машины следом за сестрой.
Было холодно. Дядя Генри подал им обоим плащи с флисовой подкладкой.
— Спасибо, — поблагодарил Элиот и надел плащ.
Фиона обняла Роберта.
— Спасибо тебе за все, — шепнула она ему. — Если я тебя больше не увижу, я просто… я просто хотела сказать… — Она прижалась лбом к его лбу.
Роберт что-то прошептал в ответ. Элиот не расслышал что, но Фиона покачала головой.
Элиот смущенно отвернулся. Ему странно было видеть сестру такой сентиментальной, но он ее понимал. Если бы сейчас здесь была Джулия, он повел бы себя точно так же.
Элиот задумался о том, где сейчас может быть Джулия. Он устремил взгляд на юг, надеясь, что она добралась до Лос-Анджелеса и что с ней все в порядке.
— Не мешкайте, — сказал дядя Генри. — Помните о ваших предыдущих успехах. Я знаю, что у вас все получится.
Элиот кивнул и забросил за спину рюкзак, предварительно проверив, на месте ли Леди Заря и фонарик.
Фиона оторвалась от Роберта и зашагала вперед. Элиот растерялся. Он в последний раз посмотрел на дядю Генри и Роберта. Роберт поднял вверх оба больших пальца. Элиот отвернулся и поспешил за сестрой.
— Эй! — прошептал он. — Подожди.
Фиона и не подумала остановиться. Наоборот, зашагала быстрее. Преодолев полосу песка, они оказались на глинистом дне высохшего озера.
— Мне бы не пришлось тебя дожидаться, — буркнула Фиона, — если бы ты не был такой partula turgida.
Этот термин Элиот знал. Partula turgida — так называлась маленькая, невероятно медленно ползающая улитка. Очень красивая, но, судя по всему, уже вымершая, может быть, как раз из-за своей медлительности. Неплохой намек.
Он был не в настроении, чтобы ответить сестре достойной «дразнилкой», поэтому спросил Фиону о том, что у него на самом деле было на уме.
— Как ты себя чувствуешь?
Фиона некоторое время шла вперед молча, потом ответила:
— Нормально, пожалуй. Просто внутри у меня как-то… странно. Трудно объяснить. Просто злюсь.
— На кого?
— Сама не знаю. — Фиона вздохнула. — На всех. На бабушку — за то, что она даже не удосужилась хоть раз показать, что любит нас. На Генри, Лючию и на весь Сенат за то, что они заставляют нас пройти через все это. На Луи. Я даже не знаю, жалеть его или злиться на него за то, что он так и не сказал нам, кто он на самом деле.
Что-то зашуршало в кустах.
Элиот вытащил из кармана рюкзака фонарик и включил.
Из-за куста выбежал кролик и исчез в темноте.
Элиот облегченно вздохнул и выключил фонарик, надеясь, что никто не заметил свет.
— Как ты думаешь, — спросила Фиона, — Луи все это время торчал в подворотне только для того, чтобы следить за нами? Тебе не кажется, что это как-то… ненормально?
— Я думаю, он о нас заботился. И в этом ничего ненормального нет.
Ему хотелось рассказать сестре о том, каким он увидел Луи вечером — преобразившимся, могущественным, — но он не знал, с чего начать, и ему казалось, что у него и его предполагаемого отца появилась какая-то общая тайна.
— Если он падший ангел, я уверен: он тот, кого называют Люцифером, — сказал Элиот. — Это одно из имен, которые я нашел в «Mythica Improbiba».
— Луи Пайпер, — прошептала Фиона. — Люцифер… Да, в этом что-то есть.
— Это одно из тринадцати названий кланов инферналов. Есть и другие: Левиафан, Асмодей, Вельзевул и Мефистофель. Возможно, это наши кузены.
— Звучит дико, — призналась Фиона. — Ты… — Она пару секунд беззвучно шевелила губами и наконец выговорила: — Это звучит ужасно глупо.
— Что именно?
— Ты себя богом чувствуешь? Или ангелом?
Они какое-то время шли молча. Элиот задумался над вопросом сестры.
Взошла луна и залила пустыню серебристым светом. Окрестности выглядели вполне мирно. Даже не верилось, что где-то поблизости находится военная база, напичканная всякими секретами. Что-то похожее Элиот ощущал, думая о своей жизни. Еще несколько дней назад она выглядела такой обычной, такой банальной, но оказалось, что в ней существуют ограды, охранники и минные поля, на которые можно было в любой момент напороться.
А что было бы, если бы дядя Генри их не разыскал? Тогда они с Фионой и дальше жили бы с бабушкой? Получали бы образование на дому, подрабатывали где-нибудь. А что потом?
— Нет, — признался он наконец. — Ничего такого я не чувствую.
— Значит, ты чувствуешь себя самым обычным, заурядным Элиотом Постом и ничуть не изменился?
— «Обычный» — это сильно сказано, — вздохнул Элиот. — Я знаю много чего из книг, но это не имеет никакого отношения к реальности. У меня нет друзей. Я бы с такой радостью пошел в школу, чтобы почувствовать то, что чувствуют все мои ровесники.
Вероятность нормальной жизни сейчас казалась астрономически далекой. Элиот представил, что они с Фионой шагают по поверхности Луны. Пожалуй, этот образ вполне адекватно передавал их связь с реальным миром.
— А ты как — в этом смысле?
— Я не знаю, что я должна ощущать, когда все, о чем мне говорили раньше, сплошное вранье. Наша бабушка — вправду наша бабушка? А Генри — действительно наш дядя? Наш отец, оказывается, жив, и он падший ангел, воплощение зла. Может быть, наша мать тоже жива? А я? Та ли я, кем всю жизнь себя считала?
— Даже то, что мы с тобой — брат и сестра, у тебя вызывает сомнения?
— Нет, в этом я уверена, — пробормотала Фиона. — Тут мне сильно не повезло. — Она резко остановилась. — Тсс. Слушай.
Элиот прислушался. По дну высохшего озера ехала большая тяжелая машина. Справа от них.
Затем он услышал шум другой машины — слева. И еще две ехали где-то вдалеке, прямо впереди.
— Не думаю, что это обычное патрулирование, про которое говорил дядя Генри, — прошептала Фиона. — Вряд ли бы столько машин случайно окружали нас.
— Может быть, стоит убежать?
— Нет. Сыграй что-нибудь.
Элиот невольно сделал шаг назад.
— Что ты имеешь в виду? Что сыграть?
— Не знаю… Ты заставил миллион крыс привести нас к Соухку. Разве ты не можешь сделать так, чтобы несколько джипов остановились? Или чтобы мы как-то смогли спрятаться?
Элиот задумался, пошевелил пальцами. В последнее время, когда он играл, музыка словно сражалась с ним, а он пытался с ней совладать. Во Франклин-парке вообще началось землетрясение. Пламя в парке аттракционов ожило, распространилось и чуть было не охватило их целиком. Они спаслись в последний момент. Элиот любил играть на своей скрипке, но музыка, которую он из нее извлекал, начала его пугать.
