— Бросьте еще раз, мадемуазель.
Фиона не понимала, хорошо или плохо то, что выпало «три» и «один», и что теперь нужно сделать, чтобы выиграть. Но она заметила, как напряглись взрослые. Она сжала в руке кости, ставшие горячими.
Она бросила их. Три и четыре. Вместе — семь.
— Проигрыш! — радостно возвестил Генри. Все расслабились.
Фиона ничего не могла понять: все случилось так быстро. И никакой стратегии — просто случайные числа.
— Я проиграла? — спросила она, сглотнув подступивший к горлу ком.
— О нет, — успокоил ее дядя Генри. — Ты одержала славную победу.
Он повернулся к Элиоту и протянул ему кости.
Элиот взял их дрожащей рукой. Лоб его покрылся испариной. Сжав кулак, мальчик с трудом сделал вдох и бросил кости.
Они запрыгали по камням амфитеатра. Одна кость остановилась в ямке на ступени, другая перекатилась на следующую ступень и легла не совсем ровно.
Генри неуверенно взглянул на кости, поднял их и снова подал Элиоту.
— Брось еще раз, — сказал он.
Элиот побледнел. Вид у него был такой, будто он съел пиццу «пепперони» месячной давности, а потом его всю ночь тошнило. Фионе хотелось спросить у брата, что с ним, но тот не отрывал глаз от игральных костей, и девочка поняла, что он ее не замечает.
Элиот снова бросил кости.
На этот раз они, сверкая, завертелись в воздухе, приземлились и заскакали по камням, словно жарящаяся воздушная кукуруза. Взлетев, они обогнули одна другую по кругу и наконец медленно остановились, прижавшись друг к другу боками под небольшим углом.
— Очаровательно, — выдохнул дядя Генри.
Все молчали. Даже дядя Корнелий прервал свою писанину. Бабушка встала.
— Это простое испытание, — объявила она, глядя на всех сверху вниз. — Проверьте их. Устройте им настоящие испытания, достойные тех, кто принадлежит к нашему семейству.
Дядя Аарон ударил кулаком по ступени. Взлетела пыль. Фиона ощутила удар ступнями.
— Да! — воскликнул Аарон. — Как в стародавние времена! Героические испытания! Давно мы не переживали чего-то подобного.
Дядя Генри задумчиво склонил голову к плечу.
— Две тысячи лет… ни отнять, ни прибавить.
Фиона подумала, что это шутка, но никто не улыбнулся, даже сам дядя Генри.
— Трех подобных испытаний будет достаточно, — сказал Корнелий. — Тогда мы получим ответ с точностью около девяноста девяти процентов.
Алые губы тети Лючии побледнели. Она была готова заговорить, но первым высказался кузен Гилберт.
— Прекрасная идея. Настоящие испытания определят их истинный потенциал. Высказываю в качестве предложения.
— Поддерживаю предложение, — незамедлительно добавил дядя Аарон.
— Это заседание становится одним из самых лучших в истории Сената, — сказал Генри. — Так что же, голосование? Единогласно?
— Да! — хором произнесли мужчины.
Лючия промолчала. Она встретилась взглядом с бабушкой. В следующее мгновение та проговорила:
— Конечно, мы должны дождаться полного сбора Сената, чтобы определить, каковы будут испытания.
Губы тети Лючии вытянулись в тонкую белую линию. Она едва заметно кивнула.
— Несомненно.
Их взгляды многое сказали друг другу, но что — Фиона не поняла. Зато она догадалась: бабушка выиграла какое-то сражение, в котором защищала их с Элиотом. А тетя Лючия проиграла.
— Итак, мы согласны с мудрым решением Сената, — сказала бабушка.
— Пусть в протоколе будет записано, — добавила тетя Лючия, — что мы проверим способности детей путем трех героических испытаний. В этих испытаниях прольется свет на их характер и будет определено их происхождение. Нам станет ясно, достойны ли они того, чтобы остаться в живых. — Она в упор посмотрела на Фиону, и та чуть не лишилась последних сил. — А может быть, и права считаться членами семейства.
15
Наги Дхармы
Селия провела алым ногтем по раме зеркала, следуя изгибам в стиле ар-деко. Кнопки в кабине лифта представляли собой рубиновые кабошоны. Камни, конечно, были искусственными и к тому же заляпанными жирными пальцами.
Лифт — фирменный знак всего отеля и казино «Сады Вавилона». Маска из папье-маше с блестками и мишурой. Бьющееся, кровоточащее сердце Лас-Вегаса.
Она ненавидела это место. Игральные автоматы жульничали. Креветочные коктейли вечно подавались несвежими. Все напитки разбавлялись водой.
Селия поправила бретельку платья, скроенного из прозрачных чешуек и чего-то вроде серебристой морской пены. И чешуйки, и пена были пуленепробиваемыми. Можно, конечно, обойтись и без бретелек — Селия не страдала ложной скромностью. Но зачастую ее любовные приключения носили грубый характер, а драться, когда твое платье спущено до колен, очень трудно.
Она откинулась назад и прижалась спиной к могучей груди своего самого верного спутника, Уракабарамееля. Он был одет в смокинг от Корнелиани и выглядел словно гора темно-серой шерсти. На сером фоне выделялось единственное цветное пятнышко: заколка на галстуке с изумрудом в форме черепа — знак того, что Уракабарамеель принадлежит Селии.
— За нами следят, — произнес он негромко, но звуки его баритона пронзили Селию насквозь.
— Другого я и не ожидала, — отозвалась она.
Селия повернулась к своему телохранителю, расстегнула его смокинг и накрыла голову полами. В зеркальной стенке кабины мелькали цифры этажей.
— Мы можем говорить вот так, — прошептала Селия, прижавшись к груди Уракабарамееля.
— Получится ли?
Он почтительно потупился, но для того, чтобы вести секретную беседу, вынужден был обнять Селию и прижать к себе чуть теснее, чем ей хотелось бы.
— Когда речь идет о нашем семействе, крайне мало шансов, что все пойдет, как задумано.
Уракабарамеель помрачнел.
Селия провела рукой по своей ноге до подола платья, затем ее рука скользнула к внутренней поверхности бедра… и замерла, прикоснувшись к холодным ножнам.
— Выбора нет, — сказала она. — Эти двое детей могут быть для нас и величайшей угрозой, и грандиозной возможностью.
Ури улыбнулся. Прежде он никогда не осмеливался улыбаться в ее присутствии… и она поняла: вероятно, они видятся в последний раз.
Самоанец был с ней с самого начала. И теперь она могла потерять его из-за того, что от нее требовали выкуп. Даже таким, как они, это условие казалось несправедливым. Но таковы уж они были. Если Селия решила вступить в игру, следовало соблюдать правила. Конечно, это вовсе не означало, что ей кто-нибудь запретит играть за обе стороны, имея на доске пешки и того и другого цвета.
