— Не здесь, не в присутствии это сплетника, — поджав губы, проговорила бабушка.
Дядя Генри театрально прижал руку к сердцу, всем видом желая показать, как он оскорблен.
— Ты нам ничего не расскажешь? — спросил Элиот. — Поверить не могу.
Бабушка отвернулась.
Фиона строптиво сложила руки на груди.
— Остановите машину.
Дядя Генри посмотрел в окошко. Земля сверкала под луной.
— Детка, мы — посреди пустыни, там мороз.
— Немедленно остановите машину, — гневно глянув на него, повторила Фиона.
Элиоту показалось, что в этот момент она стала похожей на бабушку.
Бабушка внимательно посмотрела на Фиону.
— Сделай это, Генри. Давай поглядим, что у нее на уме, — пробормотала она.
Дядя Генри постучал костяшками пальцев по перегородке, и стекло опустилось.
— Останови машину, Роберт. Лимузин плавно затормозил.
Фиона открыла дверцу. В кабину хлынула волна пронизывающего до костей холода. Элиот подумал, не выйти ли вместе с сестрой. Он не знал, что она задумала, но решил, что им было бы неплохо держаться вместе. Прежде чем он успел отстегнуть ремень безопасности, Фиона захлопнула дверцу и решительным шагом прошла вперед, распахнула дверцу рядом с шофером и уселась на пассажирское сиденье.
Она так сильно дрожала, что ей с трудом удалось застегнуть ремень.
— Н-ну там и х-холод-д-р-рыга, — проговорила она, стуча зубами.
Шофер уставился на нее широко раскрытыми глазами и оглянулся на дядю Генри.
— Все в порядке, — сказал тот. — А теперь — вперед. И не жалей лошадиных сил.
— Не опускайте перегородку, молодой человек, — распорядилась бабушка, — и следите за дорогой.
Шофер побледнел, кивнул, и машина помчалась вперед.
Элиоту хотелось задать еще много вопросов, но поскольку бабушка отвечать отказалась, а Фиона пересела вперед, всякое желание спрашивать о чем бы то ни было пропало.
За окошком светили звезды, но северного сияния не было. Ледяные поля сменились темными лесами, заснеженная дорога — проселочной, потом началось шоссе, потом — четырехполосная трасса. Элиот увидел светящиеся вывески Дель-Сомбры, а вскоре — баварский фасад Дубового дома. Машина остановилась.
— Можно мне зайти? — спросил дядя Генри. — Выпили бы по чашечке кофе, потолковали о старых временах?
— Нет.
Бабушка открыла дверцу, вышла и дала знак Элиоту и Фионе следовать за ней.
— Приятно было познакомиться с вами, — сказал Элиот дяде Генри.
— Мне тоже, юноша. Скоро увидимся.
Элиоту в этих словах почудились и обещание, и угроза. Фиона вышла из машины, в последний раз оглянулась и поблагодарила шофера.
— Спасибо.
Шофер приподнял кепку.
Бабушка первой преодолела три лестничных пролета и остановилась у двери их квартиры, из-под которой выбивалась полоска света.
— Сесилия ждет нас.
Дверь открылась прежде, чем бабушка успела прикоснуться к ней. На пороге стояла Сесилия в длинной ночной сорочке. Она дрожала от холода.
— Я так рада, что вы вернулись. У меня чай готов.
На столе в столовой стояли два дымящихся чайника, заварной чайник с рисунком в виде паутинки, синий кофейник с щербатым носиком и дюжина чашек с блюдцами.
Си потянулась к Элиоту и Фионе и обняла их. Мальчику было так приятно прикосновение человека, который его любил.
Часы в прихожей пробили полночь. Си опустила руки.
День рождения Элиота и Фионы закончился. Может быть, ничего странного больше не случится? Впервые в жизни Элиоту захотелось вернуться к обычной, скучной повседневности.
— Я и не думала, что уже так поздно, — тихо проговорила Си. — Вы голодны? Может быть, мне…
Бабушка закрыла дверь и заперла на засов. Подошла к окну и посмотрела вниз.
— Хватит суетиться около детей, Сесилия. Поздно. Они устали.
— Подожди, — спохватился Элиот. — Ты собиралась нам кое-что рассказать. О наших родственниках.
Бабушка на миг задумалась. А потом подошла к раздвижным дверям в дальней стене столовой и развела створки.
— Пойдемте.
Бабушкин кабинет был, что называется, святая святых. Элиот и Фиона бывали здесь прежде, но только для того, чтобы сообщить, что обед готов или в дверь кто-то стучится. Раньше бабушка ни разу не приглашала их в кабинет.
Здесь было только одно окно, с видом на центр Дель-Сомбры. Уже стемнело, горели желто-оранжевые уличные фонари. У окна, развернутое к нему, стояло большое кресло в викторианском стиле с высокой спинкой. На столике рядом с креслом лежали блокнот, шариковая ручка и вчерашний номер «Сан-Франциско кроникл». Только на этом островке в комнате не было книг.
— Садитесь, — сказала бабушка.
Элиот и Фиона устроились в кресле, стараясь, насколько это возможно, держаться подальше друг от друга. Сесилия стояла на пороге, не решаясь войти. Бабушка сделала глубокий вдох.
— Начнем с родственников.
Элиот понял, что она имеет в виду семью матери, а не отца. Ему хотелось больше узнать об отце и его родне, но у него было такое чувство, что от бабушки он о них не услышит ни слова. Но между семействами существовала какая-то связь. Он чувствовал это.
— Дети — большая редкость для нас, — продолжала бабушка. — По причинам, связанным с удобством и с биологией. Мы не… — Она помедлила в поисках подходящего слова. — Короче, существуют медицинские причины.
Элиот взглянул на Фиону. Она понимающе кивнула.
— Что-то вроде врожденных дефектов, как у европейских династий?
— Алексей Романов, — добавил Элиот. — Он страдал гемофилией, верно?
Сказав это, он тут же пожалел, что вспомнил о наследнике престола последней Российской империи. В тысяча девятьсот восемнадцатом году Алексея Романова убили большевики — за две недели до его четырнадцатилетия… он был почти ровесником Элиота.
[31]
