Большая часть книг находилась в очень и очень плохом состоянии.
В семействе Пост к книгам относились как к святыням. Си заботилась о каждом из томов, находившихся в квартире, она подклеивала надорванные страницы и, когда требовалось, заново переплетала книги. Даже бабушка относилась к ним так, словно это были драгоценные китайские вазы эпохи Мин. Бросить книги здесь на произвол судьбы, а точнее, на съедение жучкам и плесени — это было равносильно преступлению.
Фиона почтительно раскрыла одну из книг. «Конец детства» Артура Ч. Кларка.
Старинная кислотная бумага потрескалась. Это была настоящая трагедия.
Элиот, наклонив голову, стал читать названия на корешках. «Современный Прометей»… Двенадцать томов под общим названием «Золотая ветвь»… «Мифология» Булфинча… «Традиционное вязание вестерфилдского колдовского клана»… «Забытое кельтское ткачество».
У Фионы засосало под ложечкой. Правило номер пятьдесят пять запрещало фантастику, фэнтези и мифологию. Правило номер одиннадцать запрещало изобразительное искусство и ремесло. Если бы бабушка застукала их… Еще ни разу в жизни они не нарушали два правила зараз.
Элиот потянулся к самой старой книге.
— Не надо, — сказала Фиона.
— Я просто посмотрю.
Фиона прикусила губу. Конечно, это всего-навсего книга, но если она безвредна, почему ее держат здесь, в подвале? Но любопытство победило.
— Хорошо, — прошептала она и оглянулась на открытую дверь, боясь, что увидит там силуэт бабушки.
Элиот снял с полки книгу, открыл ее, и под его пальцами зашуршали кремово-белые пергаментные страницы. Книга была рукописная, ее явно писал монах. Каждую страницу украшали виньетки, гравюры или рисунки, выполненные тончайшим пером.
— Что же это за язык? — сдвинув брови, пробормотал Элиот. — Средневековый немецкий?
— Староанглийский, может быть, или средневековый английский. — Фиона склонилась над книгой.
— Тут на полях пометки, — заметил Элиот и ткнул в них пальцем, хотя мог бы этого не делать. — Вот — на латыни. А эта — на греческом.
— Заметки сделаны разным почерком. Но это явно писала не бабушка. И не Си.
— И чернила разные. Некоторые выцвели, а поверх некоторых пометок потом писали снова.
Элиот перевернул еще несколько страниц. На глаза ему попалась красная с золотом мозаика арабского письма, затем — рисунок рассеченной человеческой руки. Он остановился на гравюре, изображавшей средневекового музыканта, игравшего на дудочке. Музыкант шел по улице, а следом за ним бежала толпа детей и стая крыс.
— Здесь подпись на современном английском, — сказал Элиот.
Фиона присмотрелась к подписи. Под гравюрой аккуратным курсивом было выведено: «Флейтист из Гаммельна». Ниже было проведено несколько параллельных линий, вдоль которых стояли неровно расположенные точки. Что они означали — Фиона не поняла.
Элиот провел кончиком пальца по этим точкам.
— Это ноты, — негромко проговорил он. — Какие холодные.
Фиона мысленно застонала: ну вот, они нарушили уже три правила одновременно.
— Что за книга?
Титульного листа не было, а на первой странице красовались крупные буквы, настолько изобилующие завитками, что прочесть их было невозможно. Правда, рядом с ними кто-то аккуратно написал карандашом заглавными буквами: «„Mythica Improbiba“. По большей части — вранье».
[43]
Прежде Фиону зачаровывало все, что было написано чернилами на обычной бумаге. Порой она просто влюблялась в рукописи, порой они ей надоедали, но никогда не вызывали у нее чувства тошноты — даже если речь шла о руководстве по анатомическому вскрытию. А в этой книге было нечто, от чего Фиону вот-вот могло стошнить.
— Поставь ее на место, — попросила она брата. — У меня нехорошие предчувствия.
Элиот закрыл книгу и провел рукой по обложке.
— Шкура носорога, что ли?
Фиона подняла с пола брезент и набросила его на книжный шкаф. Если кому-то придет в голову присмотреться повнимательнее, сразу станет ясно, что брезент снимали. Но не забрасывать же его пылью, в самом деле. Фиона помедлила, ожидая, когда Элиот поставит книгу на место.
— Нет, — решительно проговорил он наконец и сунул книгу в рюкзак. — Хочу попозже проштудировать.
Фиона вздохнула. Ей совсем не улыбалось начинать здесь спор. В любой момент могли войти бабушка или Си. Буркнув: «Как хочешь», она аккуратно подоткнула брезент и пошла к выходу.
Элиот пошел за ней. Остановившись у подножия лестницы, Фиона протянула брату фонарик. Он сунул его в рюкзак, где уже лежали резиновые сапоги… и идиотская книга.
Потом они поднялись по лестнице и выскочили из подъезда. Сегодня они и не думали бежать наперегонки — просто обоим хотелось как можно скорее оказаться на улице.
После пыльного подвала воздух показался им необычайно свежим. Несколько секунд близнецы постояли, чтобы отдышаться, а потом пошли быстрым шагом, как всегда, когда опаздывали на работу. Пока только их дорога до работы и выглядела нормально.
Фиона на ходу взглянула на брата. Брюки, рубашка и лицо у него были испачканы. Он шел, глядя себе под ноги.
— Извини, — сказала Фиона, — за вчерашнее.
Девочке хотелось загладить вину перед братом. Она понимала, что обидела его.
У нее урчало в животе, и ей трудно было сосредоточиться. Надо бы поесть, а она пропустила ужин и завтрак… и съела слишком много конфет. Три слоя из коробки.
По крайней мере, еще один слой остался — драгоценное лакомство лежало в сумке для книг. Она подумала о карамели и трюфелях и проглотила слюну.
Но не стоит сейчас доставать конфеты. Элиот увидит и тоже захочет конфетку или даже несколько, а то и половину, и это будет справедливо. Она должна поделиться с ним. Но с другой стороны, это ведь подарок от «тайного обожателя». Поделиться конфетами было все равно что поделиться поцелуем. Невозможно.
