Сесилия протянула руку к пауку и погладила его спинку. Паук вытянулся в длину, расправил прозрачные стрекозиные крылышки и стал летать между волокнами тумана.
Одри, прищурившись, смотрела на листочки, плавающие в чашке Сесилии: они стали похожи на сотни крошечных глаз, а потом превратились в раскрывающиеся и захлопывающиеся челюсти.
— Их ожидает еще одна опасность, — прошептала Сесилия. — Ловушка. Сначала их будет несколько, а потом — только одна. Маленькие ловушки… а потом очень большая. — Млечная пленка рассеялась. Си поймала стрекозу и прижала к груди. — Рептилия… — пробормотала она зачарованно и тяжело задышала. — Море зубов. Пожиратель невинных.
Одри махнула рукой.
Туманная паутина стала плотнее и превратилась в тонкие ледяные нити. Они недолго повисели в воздухе и, упав на стол, разбились.
— Достаточно. Они должны пройти испытание сами. Опасность была так велика.
Да, Одри не могла чувствовать любви, но ее защитные инстинкты пробудились. Если бы Сесилия сказала ей еще что-нибудь, она бы не выдержала и уничтожила любые шансы, даже те крошечные, какие имелись сейчас у Элиота и Фионы.
Сесилия гневно уставилась на Одри.
— Как ты можешь быть такой равнодушной?
— А чего ты хочешь от меня?
— Ты могла бы убить сенаторов. Всех до одного. Быстро.
— Сомневаюсь, что мне удалось бы одолеть Аарона, — подняла брови Одри.
— В прежние времена ты бы попыталась это сделать, — прошипела Сесилия.
Одри сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться.
— В прежние времена не было детей. Стоит мне начать кровавую вендетту — и они позаботятся о том, чтобы Элиот и Фиона стали первыми жертвами.
Сесилия пошевелила пальцами. Паук снова стал глиняным и уселся на крышку чайника.
— Лучше было бы убежать, — прошептала она.
— Прекрати учить меня, как мне обращаться с моей родней.
Губы Сесилии задрожали. Она промолчала, но ее взгляд был полон ненависти.
Одри нестерпимо хотелось причинить боль кому-нибудь или чему-нибудь беспомощному.
— Когда-то у тебя было трое сыновей, — напомнила она Сесилии. — И один из них убил своего отца?
Сесилия вздрогнула, словно ее ударили.
— Пусть бы все наши дети были так прокляты!
Удар пришелся по больному месту. Чувство было настолько внезапным, что Одри, наделенная рефлексами стремительнее молнии и острейшим умом, на миг словно ослепла. Она ограждала себя от любых чувств к детям, но их отец… Это было совсем другое дело.
Одри поднялась. Стул, на котором она сидела, упал.
Ее тень размножилась, и все тени пересеклись, переплелись между собой. Тьма поползла по полу, по стенам, закрыла свет дня в окне.
Сила сконцентрировалась вокруг Одри — ураган острых как бритва осколков, вращающихся в воздухе.
— Ты хочешь, чтобы я действовала? — спросила Одри шепотом, на который эхом ответили атомы всего, что находилось в комнате. Стекла в окне задрожали.
Сесилия попятилась в угол, обхватила голову руками и запричитала.
— Ты хочешь смерти? — грозно вопрошала Одри. — Если Элиот и Фиона не выдержат испытаний, если их заберет Сенат или семейство их отца, тогда я уничтожу всех. И все.
Если бы она и вправду взялась мстить, никто не устоял бы перед ней — ни Сенат, ни закон. Но тогда ей пришлось бы целиком отдаться мести, тогда она должна была бы окончательно лишиться сострадания, угрызений совести, дружеских чувств. Всех человеческих привязанностей.
А Сесилия была последним, что связывало Одри с человечеством и человечностью.
— Если придет время убивать, — сказала Одри, — ты, старуха, станешь первой, кого я прикончу.
28
Сотня глаз, полных ненависти
Близнецы быстро добрались до окраины Дель-Сомбры, где назначил им встречу Роберт. Несмотря на съеденные в пиццерии конфеты, Фиона смертельно устала уже после пятнадцати минут ходьбы быстрым шагом.
В такой дали от главной туристической трассы смотреть было особо не на что. Заброшенная стройка, мусороперерабатывающая фабрика с горами картонных коробок и пластиковых бутылок, маленький Франклин-парк.
Фиона и Элиот сели на скамейку в тени, под кипарисом, и стали ждать. Жужжали цикады. Неподалеку находился терракотовый фонтан, но он не работал — воду отключили в целях экономии. Ветер переменился и приносил запахи расплавленного пластика и мокрой бумажной массы.
«Здесь было бы очень мирно и приятно, — думала Фиона, — если бы не дурацкое волнение, от которого я вся дрожу».
Ей хотелось уйти — как можно дальше и как можно быстрее. Но даже бабушка сдалась перед Сенатом и согласилась, что они должны пройти испытания… которые могли стоить им жизни.
— Ты не ошибся? Он точно сказал — здесь?
— Да. — Элиот утер пот со лба, вытащил из рюкзака бутылку воды, которую прихватил в пиццерии, и протянул сестре.
Она взяла бутылку и долго, жадно пила. Весь съеденный шоколад плавно опустился в желудок, а горло от сахара пересохло.
— Есть соображения насчет того, какое героическое испытание нам здесь устроят? — спросил Элиот.
«Современные легенды» — так сказал Роберт. Фиона обернулась и посмотрела на мусороперерабатывающую фабрику. Может быть, им предстояло своротить одну из этих гор картона? И превратить ее… но во что? Фиона искала глазами хоть что-нибудь, напоминающее детскую сказку, такое, что с первого взгляда узнал бы ребенок. Кажется, была какая-то история насчет превращения соломы в серебро? Или бумаги в золото? Ничего не приходило на ум. Бабушка всеми силами постаралась оградить их от подобной чепухи.
Фиона покачала головой и вздохнула. Все, что случилось с ними после дня рождения, плохо сочеталось с реальностью. А может, наоборот? Может, их жизнь до сих пор была нереальной? Учитывая то, что бабушка столько от них скрывала, как им понять, что происходит и кто они на самом деле?
Элиот достал из рюкзака полиэтиленовый пакет и вытащил из него кусок чесночного хлеба с маслом. Джулия дала ему этот хлеб, когда они с Фионой уходили с работы.
— Хочешь? — спросил он у сестры.
— Я не голодна.
Элиот принялся жевать хлеб.
У Фионы засосало под ложечкой. Ей так хотелось съесть еще хоть пару конфет.
Она жалела о том, что пришлось рано уйти с работы. Там она успела съесть только три конфеты: одну с начинкой из миндаля и алтея и два трюфеля — один в прохладной лимонной глазури, а другой — с начинкой из крема и какао. Фиона запомнила божественный вкус каждого кусочка.
А потом ее разыскали Элиот и Джулия и сказали, что появились «срочные семейные обстоятельства». Элиот добавил, что им придется уйти. Джулия приказала Линде отменить посещение дантиста, а Джонни — загрузить тарелки и вилки в посудомоечную машину после ланча. Майк бы для них никогда такого не сделал. Может, Джулия вела себя так мило, потому что ей и вправду нравился Элиот?
