— Вид у тебя такой, словно ты проглотил скунса.
— Сенат высказывается, — отозвался Аарон, — но высказывается завуалированно, нарочно скрывая значение слов.
— Похоже на краткое определение политики.
— Помнится, ты говорил мне, что политика — «искусство получать все от всех за счет иллюзии компромисса».
— Это также является определением политики, — согласился Генри. — Вообще таких определений тринадцать — могу привести все, если хочешь.
— Честно говоря, я начал уставать от всяческих игр, — буркнул Аарон, сплюнул вниз и проводил плевок взглядом. — Где наше место? В облаках? Там, внизу? Или, может быть, для нас вообще не существует места, которое мы могли бы назвать своим?
— Не стоит смотреть на вещи так мрачно.
Генри протянул Аарону носовой платок, чтобы тот вытер слюну, прилипшую к длинным усам.
Сколько из них просто ушли, поддавшись подобным настроениям? Наиболее чувствительными были как раз такие прямолинейные, как Аарон. И возможно, такие, как Посейдон, самый сильный из них, который закончил свои дни, подплыв слишком близко к атоллу Бикини весной тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года.
[52]
Просто удивительно — как простодушных тянет к таким драматическим финалам.
Поэтому Генри считал своим долгом время от времени помешивать, так сказать, варево в котле. В семействе он играл роль урагана, прерывавшего обычное течение событий (при этом сам он, естественно, пребывал в эпицентре вихря, где царило затишье). Иначе как хоть кто-нибудь из них пережил бы скуку?
Правда, Генри был немного раздосадован тем, что обнаружение Фионы и Элиота Пост стало самым волнующим событием за последние несколько десятков лет — а он оказался ни при чем. Из всех членов семейства подобное удалось только Одри. Генри никак не ожидал с ее стороны проявлений такого бунтарства.
И все же он полюбил Элиота и Фиону. Они напоминали ему о том, что его сородичи могли быть так невинны… по крайней мере, какое-то время.
Сверху донесся серебристый звон.
— Давай пока что закончим этот разговор, — предложил Генри, положив руку на плечо Аарона. — А потом напьемся вдрызг в Марокко.
— Еще одно приключение, старый волк? Ну ладно, — расхохотался Аарон.
Они поднялись на самый верх гондолы, где размещалась видовая площадка. Аарон прихватил с собой металлический прут.
Гилберт настоял на том, чтобы они встретились здесь, откуда открывался, как он выразился, «подобающий вид». По его распоряжению кожаные кресла с нарочитой небрежностью расставили на площадке, а на столиках сервировали роскошные напитки и закуски.
Гилберт поприветствовал Аарона и Генри, дружески похлопав их по спине. Его золотистые волосы и борода были безупречно расчесаны и уложены. Льняная рубашка, брюки — и золотой плащ, который носил он когда-то в стародавние времена.
Что-то изменилось в кузене Гилберте. Казалось, он ожил — впервые с тех давних пор, когда потерял любимую женщину и лучшего друга. Неужто Гилберт снова стал Гильгамешем?
— Есть водка «Стрём» и белужья икра, — сообщил Гилберт.
— Рыбьи яйца — разве это еда для настоящих мужчин? — проворчал Аарон.
Гилберт склонил голову к плечу.
— Да. Сегодня. Я чувствую себя готовым ко всему.
Аарон удивленно посмотрел на Генри. Тот тоже явно был поражен готовностью Гилберта немного развеяться. Давненько с ним такого не случалось.
Аарон взял Гилберта под руку, и они пошли к столикам.
— Ладно, давай приступим. Водка — это лучше, чем ничего.
Генри выпивать не стал. К сожалению, предстояло решать серьезные вопросы, и делать это было лучше на трезвую голову.
Он обвел взглядом площадку. Собрался кворум: семь членов Сената.
Лючия явилась в белом шелковом платье, развевавшемся, будто лепестки прекрасной орхидеи. Она сидела в стороне от остальных и держала на коленях раскрытую толстую книгу, страницы которой шелестели на ветру.
Корнелий устроился на краю площадки, скрестив ноги. На этот раз старик не взял с собой никаких бумаг — их бы попросту сдуло ветром. Он сидел в окружении портативных компьютеров, выстроившихся перед ним по дуге. На экранах можно было увидеть карты звездного неба и астрологические таблицы.
На встречу прибыли также два члена Сената, которые в прошлый раз отсутствовали. Они сидели рядом на диване.
Даллас явилась из Санкт-Петербурга, где занималась продвижением авангардной киноиндустрии. Одетая в маленькую меховую шляпку и норковую мини-юбку, она была восхитительна. Но тоже опасна и напомнила об этом Генри, улыбнувшись ему. Когда он увидел ямочки на ее щеках, его сердце забилось чаще и на миг он забыл обо всем.
Он поднял руки.
— Прошу вас, мадам, ваши чары могут ранить того, кто к ним не готов.
Даллас рассмеялась. Ее смех был подобен звону хрусталя.
Рядом с ней сидел Кино. Его кожа была цвета слоновой кости, а рост настолько огромен, что даже сидя он возвышался над стоящим Генри. Ради заседания Сената ему пришлось покинуть свой островной рай, и это его явно не радовало.
Кино приподнял шляпу, поприветствовав Генри, и дважды стукнул тростью по полу.
— Может быть, начнем? — требовательно вопросил он. — Мне не терпится узнать как можно больше, тем более что я пропустил представление с Одри и ее детишками.
— Да, мне тоже не терпится, — подхватила Даллас и положила ногу на ногу. — Что ты там раскопала, Лючия? Может быть, помочь тебе с длинными словами?
Лючия сняла очки для чтения и оторвала взгляд от книги.
— Я читаю последнюю статью. Похоже, у слова «одолеть» десяток значений.
Генри бросил взгляд на беднягу Роберта. Его новый водитель сидел у противоположного края площадки и чувствовал себя весьма неловко, как любой парнишка после отчета. Что ж, такова была его работа — отчитываться перед Сенатом. Роберт либо выдержит и уцелеет, либо нет.
Безусловно, на данный момент все обстояло значительно сложнее. Роберт вступил в игру. У Одри был большой талант в плане затягивания слуг Генри в свои игры. Она убила Уэлманна, а с помощью наивных чар ни о чем не подозревающей Фионы манипулировала Робертом. Скольких еще должен был Генри пожертвовать Рассекательнице?
Он сочувствовал Роберту. Работа героя трудна. Следовало дать ему большой отпуск.
Лючия захлопнула сорок восьмой том полного словаря Сансрета
[53]
и швырнула на пол.
