Но никто не обращал на это внимания. Глаза слушателей увлажнились, а у Джулии слезы побежали по щекам. Все сидели неподвижно.
Но ее песня не могла закончиться подобным образом. Получилось, будто она умерла.
Этого Элиот не мог позволить.
Музыка принадлежала ему, он управлял ею — а не она им.
Он заиграл мелодию так, словно она возвращалась назад, он воскресил сердцебиение. Сначала оно зазвучало робко, потом сильнее, и через минорные аккорды, через сложную смену гармонии, которая далась Элиоту очень нелегко, он возвратился к нежности и свету, к невинному счастью, с которого все началось.
Джулия заморгала и утерла слезы. Она улыбнулась. Это была не заказная улыбка в сто ватт. Это была настоящая улыбка. Не кокетливая, не напускная, а радостная. И она предназначалась только Элиоту.
Он закончил аккордом, звучавшим в детской песенке, в котором слышалась… надежда.
За потолочными окнами снова появилось солнце.
Элиот прижал ладонь к стальным струнам, чтобы остановить их настойчивую вибрацию.
Мир, похоже, снова стал самым обычным.
Посетители кафе зааплодировали, затопали ногами, а потом вскочили и устроили овацию.
[57]
Раньше никто никогда не аплодировал ничему, что делал Элиот. Это было даже лучше, чем играть. Почти.
Он мог бы оставаться здесь целый день, играть для людей, чтобы они подбадривали его своей похвалой.
Но Джулия не аплодировала. Она стояла и пристально смотрела на него, зачарованно и немного испуганно.
Потом поманила его к себе.
И тут Элиот понял, что есть нечто более важное, чем восторг незнакомых людей.
Он поставил гитару на стойку.
Бармен похлопал его по спине и сказал, что он может в любое время приходить и играть здесь.
Элиот пробормотал слова благодарности и подошел к Джулии.
Она крепко обняла его, и плечо Элиота стало мокрым от ее слез. Она всхлипнула и вытерла лицо о его рубашку, а потом отстранилась и посмотрела на него.
На миг она стала похожей на маленькую девочку. Она была так отчаянно благодарна ему, словно ей никто никогда в жизни ничего не дарил.
— Ты играл для меня?
— Это твоя песня, — прошептал Элиот.
Джулия вся дрожала.
— Все не так. — Голос ее стал жестче. Южный акцент остался, но утратил медовую сладость. Она отвела взгляд. — Не надо было тебе… Я не могу этого сделать.
Джулия покачала головой.
— Отмените наш заказ, мисс, — попросила она официантку.
— Я думал, мы поговорим, — тихо сказал Элиот.
Джулия выпрямилась, смущенно заморгала и одернула платье. Как ни велико было ее смущение, она быстро придала лицу решительное выражение.
— Перерыв на кофе закончен. Мы возвращаемся на работу.
Она направилась к выходу.
Элиот не мог понять, что произошло. Он ее обидел? Каким образом ему удалось все испортить, даже то, в чем он был хорош, — музыку?
Он вытащил из кармана деньги, которые ему одолжила Фиона, оставил на столике сумму, достаточную для оплаты заказа с чаевыми, и побежал за Джулией.
Он догнал ее в дверях.
Джулия резко обернулась.
— Не надо. — Железная решимость в ее взгляде немного растаяла, она попыталась улыбнуться, но не смогла. — Ты мне нравишься, но я не могу сделать этого с тобой… сегодня не могу.
Сделать с ним — что? Она говорила еще непонятнее Фионы.
Элиот последовал за Джулией. Она замерла в дверях. Несколько машин резко затормозили.
На телефонных и электрических проводах расселись вороны. Их было столько, что провода провисли под их весом. Несколько птиц сидели на тротуаре и проезжей части. Они неуклюже хлопали крыльями — похоже, приходили в себя после налета на крышу «Розового кролика».
Их было множество.
Элиот схватил Джулию за руку и оттащил назад, вспомнив о том, как в подземелье крысы пытались напасть на него и Фиону.
Все вороны до одной повернулись, нацелили на него клювы, закаркали, захлопали крыльями, но в воздух не поднялись.
Элиот замер, боясь, что вороны все же взлетят и набросятся на них с Джулией. Но птицы оставались на месте, хлопая крыльями. Казалось, они аплодируют.
36
Разрез
Фиона заставила себя улыбаться, усаживая парочку посетителей за лучший столик в пиццерии. Они спросили, какое из сегодняшних блюд она им порекомендует. Фиона посоветовала заказать мясные фрикадельки.
Ее не покидало ощущение, что кто-то управляет ею, как марионеткой, дергая за ниточки. Но чему тут удивляться? Пятнадцать лет она была бабушкиной марионеткой. Она делала только то, чего хотела бабушка, веря, что все это пойдет ей только на пользу. А теперь она стала марионеткой Сената — стоило им дернуть за ниточки, и она вскакивала.
Фиона-марионетка, вот как ей теперь следовало себя называть.
Она до сих пор не могла поверить, что бабушка отказалась вступиться за них с Элиотом и хотя бы попросить Сенат прекратить издевательства. Значит, теперь следует рассчитывать только на себя… ну и на Элиота. Он всегда был на ее стороне.
Хотя в последнее время у брата появились два новых увлечения: дурацкая скрипка и новая начальница, Джулия Маркс.
Джулия увела Элиота, как только они с Фионой пришли в пиццерию. Объявила «перерыв на кофе», хотя Элиот не успел вымыть ни одной тарелки. Сладеньким голоском Джулия попросила Джонни заняться посудой (что, естественно, не представляло особого труда при наличии новенькой посудомоечной машины, но все же это была работа Элиота). А потом велела Фионе взять на себя обязанности администратора.
Могла бы поручить это Линде. Фиона терпеть не могла разговаривать с людьми. Для нее это было неестественно и непривычно.
Линда не сказала ни слова, но бросила на Фиону такой взгляд, что без слов стало понятно, что она думает о Фионе в роли администратора.
И как только Джулии удавалось и командовать, и вести себя так мило? Это раздражало Фиону больше всего. Южный акцент, вечные улыбочки — и все всегда выходило так, как она хочет.
