В последнее время в России наблюдаются некоторые признаки изменения отношения к коммерциализации технологий. В российских бизнес-школах, на экономических факультетах университетов, в правительственных речах все больше говорится о «коммерциализации технологий»; появляются стартапы, бизнес-инкубаторы, научные и технические парки, «кластеры» для развития инноваций. Эта тенденция несколько слабее проявляется в научном сообществе, она пока не характерна для Российской академии наук, университетских факультетов точных наук. Но и там она постепенно начинает набирать обороты.
Совершиться этому переходу в России помогают несколько американских фондов. Американский фонд гражданских исследований и развития (CRDF), расположенный в г. Арлингтоне, в течение многих лет содействовал этому через офисы коммерциализации технологий, которые он помог создать во многих российских университетах, а также через специальную программу First Steps to Market Program («Первые шаги к рынку»). Программа The Eureka («Эврика»), запущенная в 2011 году, была ориентирована на те же цели и помогла наладить партнерские связи американским и российским университетам (в числе участвовавших в ней были Университет Пердью, Мэрилендский университет, Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе, Нижегородский государственный университет и Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики). Во время недавнего посещения последнего я слышал, как молодой выпускник описывал компанию, которую он хотел бы создать, чтобы при помощи электроники бороться с дорожными пробками, одной из главных проблем крупных российских городов. Программа «Эврика» финансируется Американо-Российским фондом по экономическому и правовому развитию (USRF), Американским советом по международному образованию, фондом «Новая Евразия». И, конечно же, еще одним важным игроком в процессе внедрения коммерциализации технологий должен стать фонд «Сколково».
Слабым местом всех этих усилий является то, что они не предполагают социальных реформ, необходимых для обеспечения устойчивого технологического развития. Как подчеркивают в своей недавней книге Why Nations Fail («Почему одни нации богатые, а другие – бедные») Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон, инклюзивные
[41] политические и социальные институты – это мощные факторы, стимулирующие экономическое развитие
{172}. В России, где у власти стоит одна политическая партия, где ограничивается деятельность независимых негосударственных институтов, где заставляют замолчать тех, кто критикует политическую систему, где средства массовой информации находятся под контролем, развитие таких институтов – задача не из простых. Как отмечал Егор Гайдар, премьер-министр российского правительства во время президентства Б. Н. Ельцина: «Российская политическая элита хотела позаимствовать военные и производственные технологии, а не европейские институты, которые были основой достижений Западной Европы»
{173}.
В завершение «поведенческой» главы я должен отметить, что несколько человек, читавших рукопись этой книги, спрашивали меня: «Почему ты используешь понятие “отношение”, а не “культура”? Разве эта проблема не относится к числу культурологических?» Полагаю, я мог бы использовать и термин «культура». Но это понятие кажется мне несколько обобщенным, немного размытым (в широком понимании, как его используют в антропологии), чтобы передать то, с чем я постоянно сталкивался в беседах с русскими учеными: их критическим отношением к предпринимательской деятельности. Я хотел заострить внимание именно на этом, использовав термин «отношение», потому что именно отношение этих ученых привлекло мое внимание и поразило гораздо больше, чем характеристики русской культуры в целом. Я хотел сделать акцент именно на отношении к прикладной науке и технологиям (в противовес фундаментальной науке и абстрактным идеям). Хотя, конечно, я мог бы применить и термин «культура», если бы он был интерпретирован читательской аудиторией соответствующим образом.
Глава 12
Политический режим
Политическая проблема, если сформулировать ее совсем кратко, заключается в авторитаризме. Цари, лидеры Коммунистической партии, а теперь и лидеры постсоветской «суверенной демократии» формировали и формируют политику, обуславливавшую технологическое развитие страны, зачастую игнорируя законы рынка и лучшие мировые практики, которые, по крайней мере во многих аспектах, определили развитие технологий во всем мире. Разумеется, Россия не единственная страна, которая следовала ошибочным курсом в области развития технологий. Примеры неудачных политических решений можно найти в истории всех промышленно развитых стран: Германии, США, Японии. Однако Россия выделяется из их ряда частотой неудачных решений, а также глубиной их последствий.
Граждане, являющиеся сотрудниками международных организаций, действующие вопреки государственным интересам, также будут считаться лицами, совершившими государственную измену.
Комментарий «Российской газеты», издания правительства Российской Федерации, официального публикатора государственных документов, к новому закону о государственной измене от 19 ноября 2012 года
«Политический авторитаризм» – это не то же самое, что «государственный контроль». Хотя централизованная государственная власть, как правило, не может похвастаться большими успехами в прогнозировании технологий, в демократических государствах она может играть полезную роль в их продвижении. Правительство Франции добилось успеха по крайней мере в некоторых общегосударственных мегапроектах, таких как создание сети скоростных железных дорог и электропоездов TGV, атомная энергетика. В других случаях, например в попытке создать французскую Кремниевую долину – технологический парк София-Антиполис юго-западнее Ниццы, достижения были скромнее. Особый случай – Китай: здесь государственная власть и централизованная, и не демократическая. Фактически Китай – это самый большой вызов для основного тезиса этой книги, что технологии оптимальны, а их развитие максимально в условиях демократического правового общества
{174}. Многое покажет будущее, но до сих пор Китай был гораздо более успешен в части расширения объемов массового производства, чем в создании собственных инновационных высоких технологий.
