– Правда, поют алконосты не очень-то и часто, – продолжал наставник, ставя передо мной и Данте по кружке с ароматным настоем. – Чаще всего орут отнюдь не райскими голосами, особенно если застигнуть алконоста врасплох. Тогда их воплю может и баньши позавидовать. Да и девичьей головы я у них ни разу не видел – птица как птица…
– А когда они поют? – негромко поинтересовалась я, словно наяву услышав сладкий, как мед, голос, от переливов которого веки наливались свинцовой тяжестью, ноги отказывались повиноваться, а душа радовалась, как никогда в жизни.
– Алконостов, как ни странно, привлекает горе. И чем оно сильнее, тем привлекательнее для птицедевы. Говорят, алконосты своим пением могут подарить отчаявшемуся новую надежду, исполнить заветное желание, но я с такими «счастливчиками» не сталкивался. Иногда летят они на близкую смерть и дарят павшему в бою воину, находящемуся на краю гибели, волшебный сон, где он успевает встретиться с родными и любимой. Посадить дерево, выстроить дом и воспитать детей. И длится этот сон всего несколько минут, хотя умирающий успевает увидеть целую жизнь. – Наставник уселся на соседнюю лавку, задумчиво оглаживая длинную седую, аккуратно подстриженную бороду, в которой волосок лежал к волоску. Всегда удивлялась, когда он находит время на столь тщательный уход за собой, с его-то занятостью и постоянными разъездами. – Вот сирин-птицу, наоборот, можно привлечь радостью, счастьем, но сирин, в отличие от алконоста, несет только беды и горе. Можно сказать, что сирин и алконост – птицы, которые не дают нарушиться равновесию в человеческих сердцах, только, по правде говоря, лучше бы люди искали равновесия сами, без оглядки на «райских» птиц.
– Наставник, – я задумчиво отхлебнула из чашки, ощущая на языке пряный, чуть горьковатый травяной привкус. – А алконост может изменить судьбу человека? Так, чтобы все сложилось, как хотелось бы?
Лексей Вестников настороженно посмотрел на меня, еле заметно покачав головой.
– Насколько мне известно, все судьбы мира находятся в руках Прядильщицы, и только она может повернуть судьбу человека вспять или же оставить все, как есть. Только она в силах изменить Узор. Или же в руках Всевышнего единого бога – это уж зависит от того, кто во что верит. В любом случае, не «райским» птицам под силу изменить судьбу человека.
– Так, значит… – Я отставила в сторону кружку, безучастно наблюдая за тем, как тает пар над горячим отваром. Поднялась с лавки, кланяясь в пояс старому волхву. – Мне надо кое-куда сходить. Я ненадолго, только пройдусь по лесу.
– Я с тобой. – Данте встал следом, но я покачала головой.
– Не надо. Я хочу одна. – От его попытки обнять я уклонилась. Потому что не пожелаю никуда уходить. Никогда.
Я не слышала, что он мне ответил, да и не нужно оно мне было. Я уже шла через старые сени, пропитанные запахом целебных трав, душистой смолы и древесного дыма. Печально скрипнула, словно прощаясь, входная дверь, затворяясь с негромким стуком. Белогривый проводил меня взглядом и снова опустил голову, безжалостно уничтожая наставникову грядку с какими-то мелкими белесыми цветочками. Вопреки обыкновению старая калитка затворилась за мной без единого звука. Значит, так и должно быть. Я высмотрела среди поникших кустов почти засыпанную листвой тропинку и поспешила по ней.
Поляну, где я повстречала алконоста, я нашла далеко не сразу – пришлось изрядно поплутать, выискивая нужную. Наконец, когда я все же выбралась из частого ельника, то увидела на засыпанной палой листвой прогалинке кривую березу. Тонкий белесый ствол тянулся к небу острыми сучками, оголившимися с месяц назад, зато земля под ними была устлана ковром из «золота берегинь» – пожелтевших березовых листьев. Место – то самое, только алконоста нигде не видно. Да и откуда ему взяться, если горя, раздирающего душу, уже нет, только непонятный страх пополам с беспокойством, но для белой птицедевы этого недостаточно…
Воздух над кривой березой затрепетал, пошел рябью, словно вода от брошенного камня, а затем за светлым, наполовину ободранным стволом соткался человек в красновато-коричневых свободных одеждах. Из-под капюшона блеснули ярко-зеленые змеиные глаза с узкой щелью зрачка, по плечу туники соскользнула серебристо-белая вьющаяся прядь.
– Ритан? – Вот уж кого не чаяла здесь встретить. – Откуда ты здесь взялся?
– Так, значит, ты меня все-таки помнишь. – Страж Алатырской горы выдохнул с видимым облегчением и шагнул ко мне навстречу. – Я уже боялся, что не сумею тебя отыскать в твоих иллюзиях.
– Иллюзиях? – Я села там, где стояла. Значит, это все – только сон, мираж. Алконост заставила меня поверить в реальность происходящего, но на самом деле я просто сплю. И вижу самый прекрасный, самый реалистичный сон из всех, какие только у меня были.
– Именно что. – Ритан подошел ко мне, протягивая руку и помогая встать. – Птицедева не могла выполнить твое желание, но и не исполнить его она оказалась не вправе. Поэтому она заставила тебя поверить в то, что все вокруг – реально. Но это не так. Ты лежишь на этой самой поляне, тебя охраняет разумный волк, который никак не соглашался меня к тебе подпускать. Боялся, наверное, что я причиню тебе вред. А я хотел всего лишь найти тебя. И помочь проснуться…
Топот копыт и треск ломающихся сучьев заставили меня вздрогнуть и обернуться на звук. К кривой березе выехал Данте на Белогривом, и короткий – не двуручник из темной стали, без которого я просто не могла себе представить чернокрылого аватара, – меч с шорохом выскользнул из поясных ножен, поймав яркий блик осеннего солнца на лезвие.
– Ева! Куда ты… – Данте соскочил с седла и подошел к нам с Ританом, держа меч в опущенной руке. – Кто это?
– Видишь, он даже не знает, кто я. А настоящий Чернокрыл хорошо знает меня в лицо. – Страж положил ладонь мне на плечо, еле ощутимо сжал. – Он – тоже часть твоего сна. Этот мир существует только до тех пор, пока ты спишь. Когда ты проснешься, он исчезнет.
– А если и так, то что? – Я посмотрела на Данте, не веря своим ушам. А он спокойно убрал меч в ножны, серьезно глядя мне в глаза. – Что есть жизнь, если не иллюзия? Ева, он прав. Я существую только для тебя и ради тебя, и это не просто красивые слова. Как только ты уйдешь, я исчезну. Навсегда. Я просто перестану существовать. И весь этот мир, в котором твой наставник жив, Вилья в полном порядке, а тебя не гнетет бремя короны – тоже. – Данте шагнул ко мне, протянул мне руку. – Я действительно тебя люблю. Не потому, что это желание твоего сердца. А потому, что весь этот мир и все существа в нем – отражения. И я по сути – лишь отражение того Данте, который ждет тебя за пределами этого сна. Я люблю тебя потому, что он тоже любит, но мне, в отличие от него, хватило силы воли и решимости, чтобы быть с тобой. И бороться за тебя. Но если ты уйдешь… то я даже не умру. Я просто перестану существовать.
– Ритан… а что будет, если я не вернусь обратно? – Голос тихий-тихий, почти надломленный, кажется, что совсем не мой.
Ладонь Стража напряглась на моем плече и вдруг соскользнула с него.
