Половину своей души, живущую в другом теле.
Губы обжег крепкий, долгий поцелуй, а слезы текли по щекам, унося с собой напряжение и горечь последних дней. Стоит всего лишь закрыть глаза – и поверить, что мир вокруг остановился и пропал, оставив лишь малую часть себя для нас двоих, эту заставленную десятками, сотнями вещей комнату.
Метель за окном завывала все сильнее, снег колотил в тонкие пластины хрусталя, царапал их гладкую поверхность. Так зверь бессильно пытается вырваться из слишком надежной клетки, потому и бьется в исступлении о стены своей тюрьмы.
– Я подчиняюсь вам, ваше величество… во всем.
Жаркий шепот, место которому не посреди «склада», а в спальне, когда двое существуют только друг ради друга. Слова, которые обещают все, абсолютно все – стоит только попросить. И обещание, которое никогда не будет забыто.
– Данте…
Тихо шелестят крылья, укрывшие меня живым непроницаемым коконом. Руки айранита ласково, уверенно скользят по моей спине, пальцы осторожно касаются моего тела сквозь тонкую шерстяную ткань рубашки.
– Я принадлежу тебе. И никому больше.
Серьезный взгляд черных глаз с мерцающими на дне радужки серебряными искрами. Простые слова, несущие в себе гораздо больше, чем клятва верности. Я не могу ничего сказать в ответ – только смотрю в его глаза, не зная, какие здесь можно найти слова. Как вообще можно выразить словами то, что я сейчас ощущала.
Смущение. Страх. Неловкость.
Обожание…
Данте осторожно отер мои щеки от слез и взял меня за руку. Левую, обтянутую перчаткой.
Я попыталась отстраниться, но он не дал. Не отпустил мою ладонь.
– Позволь мне увидеть.
Не могу. Стыдно. Некрасиво. Да и как можно?
– Пожалуйста…
Редко в его голосе слышны столь мягкие, просящие нотки. Я перестаю сопротивляться, не мешаю, даже когда он осторожно стягивает грубоватую, вытертую кожаную перчатку с моей руки.
Рубиновым огнем вспыхивает в ставшем приглушенным лунно-белом свете магического огонька ровная чешуя, покрывающая мою ладонь. Медно-алыми всполохами зазмеился едва заметный узор, цветом свернувшейся крови блеснули чуть загнутые вовнутрь когти на тонких пальцах.
Ненужная уже перчатка падает на пол, как сброшенная змеей, отслужившая свое старая шкурка.
Данте осторожно оглаживает мою руку кончиками пальцев, бережно, как будто касается не прочной чешуи, а нежнейшей кожи младенца. Вопросительно смотрит на меня – не больно ли мне? Я только плечами пожимаю, почти потрясенно наблюдая за тем, как аватар подносит к губам искрящуюся алыми отблесками ладонь, как касается поцелуем чешуи, неотрывно глядя мне в глаза. И нет в этом взгляде ни жалости, ни отвращения, которые чудились мне поначалу…
– И это – тоже ты. Значит, это прекрасно.
Очередной поцелуй, уже в губы. Какой-то по-своему отчаянный и одновременно искренний, доверительный. Мое «несовершенство» – временное, и оно не портит меня, не заставляет выглядеть уродом в глазах того, чье мнение в этом вопросе для меня единственно важно. Я могла бы сказать – жизненно необходимо.
Короткая, резкая боль, во рту появился привкус крови – я поцарапалась о его острые зубы, совершенно позабыв о том, что сейчас мы с Данте находимся в разных ипостасях. Я невольно отстранилась, прижимая пальцы к кровоточащей нижней губе, и сразу же ощутила, как тепло обнимающих меня крыльев пропадает.
Аватар едва заметно пошатнулся, но спустя секунду выпрямился. Уже в облике человека.
– Так ведь тебе привычнее…
Даже не вопрос, а утверждение. Я киваю, и на губах айранита расцветает немного бесовская улыбка…
Я пропустила тот момент, когда мы с ним оба оказались поверх брошенного лоскутного одеяла на лежащем на полу тюфяке. Данте целовал меня, шепча что-то неразборчивое, смешивая воедино слова из общепринятого языка и фразы из речи айранитов, его волосы щекотали мне лицо и шею, тяжелыми прядями скользили по плечам.
Моя старая рубашка с кое-как зашитыми прорехами на спине треснула на груди и разошлась пополам – впрочем, мы уже не нуждались в одежде, потому что любая преграда между нами сейчас воспринималась как досадная помеха, которую необходимо устранить как можно быстрее.
Последний рубеж, как водится, было преодолеть сложнее всего.
Я смотрела в его глаза, как в звездное небо, когда он нависал надо мной, собираясь устранить последнюю разделяющую нас преграду, которая не давала нам стать единым целым, слиться воедино так, как обоим хотелось. Так, как нам было необходимо для того, чтобы просто жить дальше. Чтобы иметь силы противостоять всему тому, что будет ожидать нас завтра… и через день… и в далеком будущем.
– Будет немного больно… Ты готова?
Я кивнула и прикрыла глаза.
Он мне солгал. Единственный раз за все это время.
Боли почти не было…
К утру метель улеглась, но небо по-прежнему оставалось серым и низким. Весь двор и поляна за ним оказались усыпанными пушистым снегом аж по щиколотку, потому я, сдуру выбравшаяся из дома не в валенках, а в войлочных тапках, надетых на шерстяные носки, успела проклясть собственную беспечность не один раз. Хорошо, что баня, которую Ветер растапливал накануне для Данте, еще сохраняла тепло и, что немаловажно – теплую воду в зачарованном котле, иначе отстирать подсохшие кровавые пятна с простыни удалось бы не сразу. С одной стороны – да кому какое дело? Ветер вряд ли поймет, а Ладиславу с Ританом, похоже, и так объяснять ничего не надо, но с другой стороны… Выставлять напоказ результаты проведенной совместно с аватаром ночи на всеобщее обозрение мне не хотелось. Прошло уже то время, когда в деревнях на следующее после свадьбы утро брачную простыню вывешивали на длинном шесте, дабы подтвердить заключение брака и непорочность невесты, и хвала Всевышнему.
Я кое-как отстирала простыню и с грехом пополам высушила ее бытовым заклинанием, когда снаружи послышалось хлопанье тяжелых крыльев, а следом за ним – громкий треск и возмущенный драконий рев. Бросив на лавку простыню, я выскочила из бани, и глазам моим предстала довольно занимательная картина – небольшой золотисто-рыжий дракон лежал на спине, неловко вывернув крылья, и пытался перевернуться на живот, но для этого ему не хватало грации и ловкости. Похоже, молодой совсем: более взрослые драконы, несмотря на большие размеры и кажущуюся медлительность, на деле ловки, как кошки, и настолько же увертливы.
Золотистый дракон обиженно заворчал и окутался светло-желтым туманом, из которого спустя минуту слепилась веснушчатая девушка. На вид ей было лет семнадцать от роду, одета в свободный балахон немыслимых расцветок. Девица деловито отряхнулась, пригладила стоящие дыбом темные, отливающие изумрудной зеленью волосы, и широко улыбнулась, по-товарищески помахав мне рукой.
– Утро доброе, ваше величество! А я Ританова сродственница, он говорил, тут надо двоих до крылатого королевства доставить? Ну двоих я как раз донесу… особенно если кто-нибудь из них мне у Гномьего Кряжа дорогу покажет.
