Среди десятков миллионов телезрителей, кто смотрел прощальное обращение Горбачева 25 декабря 1991 г., был Валерий Грайфер. Для Грайфера развал Советского Союза стал не чем иным как «катастрофой, настоящей катастрофой». На тот момент он был одной из центральных фигур в советской нефтегазовой отрасли, заместителем министра нефтяной промышленности СССР. Кроме того, Грайфер возглавлял «Главтюменьнефтегаз», крупнейшее производственное объединение западносибирского нефтегазового комплекса, освоение которого стало последним крупным индустриальным достижением советской власти. Под его руководством в Западной Сибири стали добывать 8 млн баррелей в день, что было сопоставимо с дневным объемом нефтедобычи Саудовской Аравии. Его предприятие было огромным: в целом у него в подчинении находились около 450 000 человек. И при этом западносибирский нефтегазовый комплекс представлял собой лишь часть еще более огромной советской нефтегазовой промышленности. «Это была одна большая нефтяная семья, объединявшая все республики Советского Союза, – позже заметил Грайфер. – Если бы кто-то сказал мне, что эта семья распадется, я бы посмеялся». Но первоначальный шок от развала СССР прошел, и через год Грайфер создал инновационную технологическую компанию, задачей которой стало содействие развитию новой нефтедобывающей промышленности независимой России. «Нам было нелегко, – сказал он. – Но я видел, что жизнь продолжается»2.
У нас не хватает хлеба
Один из главных парадоксов Советского Союза заключался в том, что, тогда как форсированная индустриализация была фактически символом коммунистической системы, экономика страны, особенно в последние десятилетия, в значительной степени зависела от обширных природных ресурсов, особенно от нефти и газа.
Экономическая система, навязанная Иосифом Сталиным Советскому Союзу, была основана на централизованном планировании, пятилетних планах и самодостаточности – это Сталин называл «социализмом в отдельно взятой стране». СССР был по большому счету изолирован от мировой экономики. Только в 1960-е гг. Советский Союз вышел на мировой рынок как крупный экспортер нефти и затем, в 1970-е гг., природного газа. Как впоследствии выразился руководитель одной крупной российской нефтяной компании, «сырая нефть и другие полезные ископаемые были фактически единственной ниточкой, связывавшей Советский Союз с миром», и позволяли «заработать твердую валюту, в которой так отчаянно нуждалось изолированное государство»3.
К концу 1960-х гг. в советской экономике стали заметны признаки упадка и неспособности поддерживать рост. Но тут на нее обрушился золотой дождь: в результате арабо-израильской войны в октябре 1973 г. и последовавшего за ней арабского нефтяного эмбарго цены на нефть выросли в четыре раза. Затем толчок ценам на нефть – и сырьевой советской экономике – дала иранская революция, в результате которой цены на нефть еще удвоились. Благодаря значительному росту доходов от нефти ослабленная советская экономика смогла продержаться еще десятилетие, позволив стране удовлетворять потребности огромного военно-промышленного комплекса и другие насущные нужды.
Первым в списке насущных нужд стоял импорт продовольствия, который вследствие общего упадка сельского хозяйства был необходим для предотвращения острой нехватки продовольствия и даже голода, а также социальной нестабильности. Временами угроза нехватки продовольствия становилась настолько реальной, что председатель совета министров СССР Алексей Косыгин мог позвонить министру нефтегазовой промышленности и сказать: «У нас не хватает хлеба. Обеспечьте мне три миллиона тонн нефти сверх плана».
Экономист Егор Гайдар, российский премьер-министр в 1992 г., так суммировал значение роста мировых цен на нефть для Советского Союза: «Поток твердой валюты от продажи нефти позволил остановить нарастание продовольственного кризиса, увеличить закупки оборудования, потребительских товаров, обеспечить финансовую базу для гонки вооружений, достижения ядерного паритета с США, а также начать осуществление таких внешнеполитических авантюр, как война в Афганистане»4.
Повышение цен на нефть позволило Советскому Союзу следовать прежним курсом, не прибегая к реформированию экономики и изменению внешней политики. Погрязшее в косности советское руководство не задумывалось всерьез о возможности падения цен на нефть и не было готово к такому развитию событий.
Дорогой Джон, помоги!
Михаил Горбачев пришел к власти в 1985 г. полный решимости модернизировать экономику и политическую систему, не опрокинув при этом лодку. «Мы знали, с чем нам предстояло работать, – у нас была самая милитаризованная, самая централизованная и самая жестко управляемая страна в мире, напичканная ядерным и другими видами оружия».
Одна из проблем, которая выводила его из себя после вступления в должность, – нехватка женских колготок – символизировала для него все то, что было неправильным в советской экономике. «Мы даже хотели создать комиссию, возглавляемую секретарем Центрального комитета… по решению проблемы женских колготок, – впоследствии рассказывал Горбачев. – Только подумайте: страна, которая покоряет космос, запускает спутники, создает такую систему обороны, не в состоянии решить проблему женских колготок. Не хватало зубной пасты, стирального порошка, других элементарных вещей. Было унизительным работать в таком правительстве».
Но Горбачев пришел к власти в неудачное время. В 1986 г., всего через год после его вступления в должность, переизбыток предложения и падение спроса на мировом рынке вызвали обвал цен на нефть. Из-за этого страна потеряла значительную долю своих валютных поступлений, которые были необходимы для оплаты импорта.
Несмотря на то, что советская нефтедобывающая отрасль продолжала наращивать добычу, этого было недостаточно для спасения тонущей экономики. В это же время Михаил Горбачев предпринимал активные усилия, чтобы ослабить железную хватку коммунистического режима5.
Хотя падение цен на нефть стало «последним ударом», по мнению Егора Гайдара, не оно было причиной краха социалистической системы. «Крах был предопределен базовыми характеристиками советской экономико-политической системы… которые не позволяли стране адаптироваться к вызовам мирового развития конца XX в. – говорил он. – Высокие цены на нефть… были недостаточно надежным фундаментом для того, чтобы сохранить последнюю империю».
В конце 1980-х – начале 1990-х гг. слово «кризис» в правительственных и партийных документах было заменено определением «острый кризис», а затем и «катастрофа». Нехватка продовольствия нарастала. В какой-то момент в крупнейшем городе страны Ленинграде (ныне Санкт-Петербурге) почти исчезли молочные продукты для детей.
В ноябре 1991 г. Горбачев попросил одного из своих заместителей отправить британскому премьер-министру Джону Мейджору, на тот момент возглавлявшему «Большую семерку», группу ведущих промышленно развитых стран, письмо, в котором было всего три слова: «Дорогой Джон, помоги!»6.
Месяц спустя Михаил Горбачев объявил по Центральному телевидению о распаде Советского Союза.
