Я поднялся на ноги, когда встала она. Также поступил и
Мерлин. Она хлопнула в ладоши и к ней иноходью подбежал белый конь.
— Ты больше не нуждаешься в моей помощи. Так что я
поеду и присоединюсь к другим во Дворе Хаоса. Кони для вас привязаны у тех
скал, показала она. — Ты едешь, Мерлин?
— Я остаюсь со своим отцом и королем.
— Да будет так. Я надеюсь вас скоро увидеть.
— Спасибо, Фи, — поблагодарил я.
Я помог ей сесть в седло и смотрел, как она ускакала. Я
снова подошел и сел у костра. Я наблюдал за Рэндомом, стоящем, не двигаясь,
лицом к грозе.
— Тут осталось много еды и вина, — сказал
Мерлин. — Можно мне принести тебе кое-что?
— Хорошая мысль.
Гроза была так близко, что я мог спуститься к ней за пару
минут. Я еще не мог сказать, произвели ли какой-либо эффект усилия Рэндома. Я
тяжело вздохнул и дал своим мыслям разбрестись. Кончено. Тем или иным образом,
все мои усилия с Гринвуда были окончены.
Больше нет нужды в мести. В никакой. У нас есть целый
невредимый Лабиринт, а, может быть, даже два. Причина всех наших бед, Бранд,
был мертв. Всякие остатки моего проклятия были стерты с лица земли
прокатившимися по Отражениям массированными конвульсиями. И я сделал все, что в
моих силах, чтобы компенсировать его. Я нашел друга в моем отце и пришел к
согласию с ним до его смерти. Мы получили нового короля, с моего благословения
Единорога, и поклялись ему в верности. Клятва казалась мне искренней. Я
помирился со своей семьей. Я чувствовал, что выполнил свой долг, ничто теперь
не угнетало меня, у меня иссякли причины и я был настолько близок к миру и
покою, насколько это возможно для меня. Со всем этим позади меня я чувствовал,
что если мне придется теперь умереть, то это совсем не страшно. Я протестовал
бы не так громко, как стал бы в любое другое время.
— Ты далеко отсюда, отец.
Я кивнул, а затем улыбнулся. Я принял часть пищи и принялся
есть. За едой я следил за грозой. Все еще слишком рано быть уверенным, но
казалось, что она больше не наступала.
Я слишком устал, чтобы спать, или что-то вроде этого. Все
мои боли попритихли и меня охватило удивительное онемение. Я чувствовал себя
так, словно был погружен в теплую вату. События и воспоминания продолжали
вращаться во мне, словно на часовом заводе. Это было, во многих отношениях,
восхитительное ощущение.
Я кончил есть и развел костер. Я пригубил вина и наблюдал за
грозой, похожей на заиндевелое окно, поставленное перед фейерверком, жизнь
ощущалось хорошей. Если Рэндом преуспеет в отношении этой грозы, я завтра
поскачу во Двор Хаоса. Не могу сказать, что может ждать меня там. Наверно, это
может быть гигантская западня, засада, трюк. Я отбросил эту мысль. Как-то прямо
сейчас, это не имело значение.
— Ты начал рассказывать мне о себе, отец.
— Да? Я не помню, что я говорил.
— Я хотел бы узнать тебя получше. Расскажи мне
побольше.
Я издал звук, имитирующий выстрел пробкой шампанского, и
пожал плечами.
— Тогда это, — он сделал общий жест. — Весь
этот конфликт, как он развивался? Какова была твоя роль в нем? Фиона рассказала
мне, что ты много лет обитал в Отражении, потерял свою память. Как ты вернул
ее? Как отыскал других и вернулся в Амбер?
Я засмеялся. Еще раз посмотрел на Рэндома и грозу. Выпил
вина. Закутался в плащ от ветра.
— Почему бы и нет? — сказал я тогда. — То
есть, если ты способен переваривать длинные истории… Я полагаю, что лучше всего
начать с частного госпиталя в Гринвуде, на Отражении Земля, где проходила моя
ссылка… Да…
Глава 14
Небо повернулось и снова повернулось, пока я рассказывал.
Стоящий против грозы Рэндом, успешно боролся с ней. Она разломилась перед нами,
словно разрубленная топором великана. Она откатилась назад, по обе стороны,
выметаясь на север и на юг, тая, уменьшаясь, исчезая. Маскируемый ею ландшафт
уцелел, а с ней ушла Черная Дорога. Мерлин, однако, говорил мне, что это не
проблема, потому что когда придет время переправиться, он вызовет полосу
паутины.
Рэндом теперь уехал. Свалившееся на него напряжение было
огромным. Отдыхая, он больше не выглядел таким, каким был однажды — нахальным
младшим братом, которого мы так любили помучить — потому что на лице его были
морщины, которых я никогда раньше не замечал, признаки некоторой глубины, на
которую я не обращал внимания. Наверное, мое видение было расцвечено недавними
событиями, но он казался как-то благороднее и сильней. Неужели новая роль
творит какую-то алхимию? Назначенный Единорогом, помазанный грозой, он,
кажется, в самом деле обрел королевскую осанку, даже во сне.
Я поспал — так же, как дремлет теперь Мерлин — и мне приятно
быть на это короткое время, до его пробуждения, единственным пятном разума на
этой скале, у края Хаоса, глядеть назад на выживший мир, мир, подвергшийся
чистке, мир, который выдержит…
Мы можем не успеть на похороны отца, его уплывание в
какое-то безымянное место за пределами Двора. Печально, но у меня отсутствовали
силы двигаться. И все же я видел прохождение его похоронного кортежа, и я несу
в себе многое от его жизни. Я сказал свое прощай. Он понял бы. И прощай, Эрик!
После всего этого времени я говорю это, таким вот образом. Проживи ты столь
долго, вся вражда между нами кончилась бы. Однажды мы могли бы стать друзьями,
раз исчезли все причины для борьбы. Из всех нас мы были похожи больше, чем
любая другая пара в семье. Кроме, в некоторых отношениях, Дейдры и меня… Но
слезы на этот счет были пролиты давным-давно. Прощай еще раз, однако, любимая
сестра, ты всегда будешь жить в моем сердце.
И ты, Бранд… Со злостью смотрю я на память, безумный брат.
Ты чуть не уничтожил нас. Ты почти опрокинул Амбер с его насиженного насеста на
груди Колвира.
Ты разбил бы вдребезги все Отражения. Ты почти сломал
Лабиринт и переделал вселенную по своему образу и подобию. Ты был безумным и
злым, и ты так близко подошел к решению своих желаний, что я даже сейчас дрожу.
Я рад, что ты сгинул, что стрела и бездна предъявили на тебя свои права, что ты
не омрачишь больше людских мест своим присутствием, не будешь гулять в сладком
воздухе Амбера. Я желал бы, чтоб ты умер раньше. Хватит! Для меня унизительно
так размышлять. Будь мертвым и не тревожь больше моих мыслей.
Я обращаюсь с вами, словно с колодой Карт, братья и сестры.
Обобщать так вот — так же болезненно, как потакать своим слабостям, но вы-я-мы,
кажется, изменились, и прежде чем я снова двинусь в путь, мне требуется
последний взгляд.
