– Я хочу идти с тобой, – сказал наконец Хунд.
– Это опасно, – ответил Шеф.
Хунд промолчал. Он всегда так поступал, когда считал, что больше ничего объяснять не нужно. Оставаться в Эмнете тоже опасно. А Шеф и Хунд, каждый по-своему, увеличивают общие шансы на успех.
– Если ты пойдешь со мной, нужно будет снять твой ошейник, – сказал Шеф, взглянув на железный ошейник, который Хунду одели, когда он достиг половой зрелости. – Сейчас как раз время. Никто нами не интересуется. Я возьму инструменты.
Они поискали убежище в болотах, не желая привлекать внимание. Но даже в спокойной обстановке снять ошейник было нелегко. Вначале Шеф подпилил его, подложив тряпки, чтобы не задеть кожу, потом попытался клещами разжать. В конце концов он потерял терпение, обернул руки тряпками и силой развел концы ошейника.
Хунд потер мозоли и рубцы на шее и посмотрел на U-образную железную полоску.
– Немногие могли бы это сделать, – заметил он.
– Необходимость может и старуху заставить бежать, – ответил Шеф. Но в глубине души он был польщен. Он стал силен, он встречался с настоящим воином в битве и теперь он свободен, может идти, куда хочет. Он еще не знает, как это сделать, но должен быть способ освободить Годиву, а потом забыть о несчастьях и жить спокойно.
Они без разговоров пустились в путь. Но сразу начались неприятности. Шеф ожидал, что придется уклоняться от любопытных, от часовых, может, скрываться от рекрутов, направляющихся к месту сбора. Но с первого же дня пути он понял, что вся окружающая местность разворошена и гудит, как осиное гнездо, в которое всунули палку. По всем дорогам скакали всадники. У каждой деревни стояла стража, вооруженная и враждебно настроенная, подозрительно относящаяся к любому незнакомцу. После того как одна такая группа решила их задержать, не обращая внимания на их рассказ, что они посланы Вульфгаром к родственнику за скотом, им пришлось вырваться и бежать, уклоняясь от пущенных вслед копий. Очевидно, были отданы строгие приказы, и жители восточной Англии им повиновались. В воздухе чувствовалось напряжение.
Последние два дня Шеф и Хунд пробирались полями и живыми изгородями, двигались очень медленно, часто ползли на животах по грязи. И все время видели патрули. Иногда всадники под командой тана или королевского приближенного, но чаще другие – и гораздо более опасные – пешие, они неслышно и незаметно передвигались, оружие у них укутано, чтобы не звенело; впереди опытные проводники с луками и охотничьими пращами. Шеф понял, что так пытаются удержать викингов, не дать им передвигаться небольшими отрядами для грабежа. Но такие группы рады задержать и убить всякого, кто собирается помочь викингам, сообщить им сведения, присоединиться к ним.
Только на последних нескольких милях опасностей стало меньше; и вскоре юноши поняли: это потому, что они уже в пределах досягаемости патрулей самих викингов. Их избегать легче, но они тоже очень опасны. Потом они заметили группу, человек в пятьдесят, все верхом, все в доспехах, с большими топорами на плечах. Группа ждала чего-то на опушке небольшого леса. Боевые копья вздымались над ней щетиной. Их легко увидеть, легко укрыться. Но потребуется целая армия англичан, чтобы отогнать или разбить этих людей. А у деревенских патрулей нет на это ни одного шанса.
Это люди, на милость которых они теперь должны отдаться. Теперь это кажется не таким легким делом, как в Эмнете. Вначале у Шефа была мысль явиться в лагерь и заявить о своем родстве с Сигвартом. Но Сигварт может узнать его, хотя их стычка длилась всего несколько секунд. Какая неудача, что он столкнулся в поединке с единственным человеком во всем лагере, который мог бы принять его. А теперь встречи с Сигвартом нужно избегать любой ценой.
Примут ли викинги новобранцев? У Шефа было неприятное предчувствие, что для этого мало желания и самодельного меча. Но рабов они всегда могут использовать. И опять – Шеф чувствовал, что сам он подойдет на роль раба-гребца или работника в какой-нибудь далекой стране. Но в Хунде внешне ничего ценного нет. Может, викинги отпустят его, как мелкую рыбешку, попавшую в сеть? Или избавятся от помехи другим путем? Накануне вечером, когда юноши впервые увидели лагерь, оттуда через одни ворота вышел отряд и принялся копать яму. Чуть позже со скрипом подъехала телега, и в яму бесцеремонно вывалили с десяток тел. В лагере пиратов высокий уровень смертности.
Шеф вздохнул.
– Выглядит не легче, чем вчера вечером, – сказал он. – Но что-то нужно делать.
Хунд схватил его за руку.
– Подожди. Слушай. Слышишь?
Юноши поворачивали головы. Звук. Песня. Много мужчин поют вместе. Звуки доносятся из-за небольшого холма ярдах в ста слева от них, где пойменный луг сменяется невозделанным общинным выгоном.
– Словно монахи поют в большом монастыре в Эли, – прошептал Шеф. Глупая мысль. Ни одного монаха или священника в двадцати милях отсюда.
– Посмотрим? – прошептал Хунд.
Шеф не ответил, но молча и осторожно пополз в сторону пения. Здесь могут быть только язычники. Но, может, к небольшой группе легче приблизиться, чем к целой армии. Все лучше, чем просто открыто явиться в лагерь.
Они проползли половину расстояния на животе, и Хунд неожиданно схватил Шефа за руку. Молча указал на небольшой подъем. В двадцати ярдах от них под большим старым боярышником неподвижно стоял человек, внимательно оглядывая местность. Он опирался на топор размером в две трети своего роста. Мощный человек, с толстой шеей, широкой грудью и бедрами.
Но он по крайней мере не очень быстр, подумал Шеф. И неправильно выбрал место, если он часовой. Юноши обменялись взглядами. Викинги, возможно, великие моряки. Но о науке укрываться они имеют слабое представление.
Шеф осторожно пополз вперед под углом к часовому, добрался до густых зарослей папоротника-орляка, за высокими стеблями утесника. Хунд полз за ним. Звуки пения впереди стихли. Вместо него слышался один голос. Что-то говорит. Нет, не говорит. Призывает. Читает проповедь. «Могут ли быть и среди язычников тайные христиане?» – подумал Шеф.
Он прополз еще несколько ярдов и осторожно раздвинул стебли. Перед ним небольшая долина, укрытая от взглядов. На земле кругом сидят сорок-пятьдесят человек. У всех мечи или топоры, но копья воткнуты в землю, щиты лежат. Они сидят в пределах огороженного пространства. По краям воткнуты копья, между ними протянуты нити. А на нитях яркие гроздья рябины, теперь, осенью, они уже красные. В центре огороженного пространства горит костер, вокруг него и сидят люди. Рядом с костром одно копье, острием вверх, наконечник блестит серебром.
У костра и копья стоит человек спиной к тайным зрителям, он говорит о чем-то, убеждая, приказывая. В отличие от всех остальных, его одежда не из естественной окраски домотканой материи, она не окрашена в зеленый, синий или коричневый цвет. Одежда ослепительно белая, как белок яйца.
На боку у человека молот, с короткой рукоятью, с двусторонней головкой, – кузнецкий молот. Острый взгляд Шефа устремился к людям, сидящим в переднем ряду. У каждого на шее цепочка. На каждой цепочке подвеска. Она лежит на груди. Подвески разные: меч, рог, фаллос, лодка. Но по крайней мере у половины собравшихся молот.
