Вышла оттуда совершенно выжатой и за меня сразу принялась леди Уиндхем.
Три дня я терпела пытки под названием этикет, лишь под покровом ночи убегая в лабораторию. Та уже приняла довольно приличный вид, пол отремонтировали, привезли высокие столы, теперь укладывали печь. Руки чесались отправиться по деревням, посмотреть, от чего страдает люд, что нужнее всего.
Оглядывая просторную лабораторию с низким потолком, я мучительно вспоминала, какое медицинское изобретение спасло больше всего человеческих жизней? На память пришла знаменитая история эпидемии холеры в Лондоне. Тогда считалось, что болезнью заражаются через поветрие, но анестезиолог Джон Сноу по карте вычислил колодец на Бродвик стрит, из которого пили больные, одним движением перекрыл воду и остановил эпидемию.
Начинать нужно с простого. Роженицы в нашем мире перестали умирать после того, как хирурги догадались мыть руки между пациентами. До того, почтенные мужи ходили в измазанных сюртуках, и чем грязнее манжеты, тем опытней считался эскулап.
Вот, чем хотелось бы заняться, вместо придирок леди Уиндхем или вязких комплиментов учителя танцев. Тут, в уединении своего уголка, я чувствовала себя на месте. Странно, что подобного чувства я не ощущала во время аспирантуры. Наверное потому, что тогда разрабатывала идеи научного руководителя, вместо того, чтобы задуматься, что интересно мне самой.
На пятый день отсутствия лорда Бестерна пришла короткая записка. В Агнессии до сих пор пользовались голубиной почтой для длинных посланий, но короткие сообщения алхимики придумали передавать через устройство на подобие телеграфа — металлический шнур пролегал между городами, на обоих концах дежурили алхимики и передавал буквы слабыми электрическими импульсами на подобие азбуки Морзе.
В записке значилось: «Свадьба принца. Готовьтесь».
Я выслушала новости с каменным лицом, безучастно наблюдая за суетой объявшей дом словно коллективное безумие. Бегали горничные, нося на показ возможные наряды, которые леди Уиндхем отвергала с едкими ремарками. Свекровь, не пряча более чувств, причитала о близящимся крахе семьи на королевской свадьбе. С прямой спиной, заострившимися скулами, заведенными назад плечами, я сидела безучастной куклой.
В груди плескалась горечь.
Я должна была оставить Энтони в прошлом — не получилось. Я пыталась вспомнить о муже, но воспоминания о лорде Бестерне поблекли и осыпались пеплом под яростным ревом пожирающей меня изнутри ревности. Женщины они такие, глупые и непоследовательные.
Бросила Энтони, чтобы защитить себя от возможной боли и дать ему шанс на счастье. А боль не стала меньше, не смотря на расстояние и на присутствие мужа.
И вдруг я поняла.
Я хочу настоящего. Искренней любви и уважения, заработанных своими силами. Они не даются легко и уж точно не приходят сразу.
Из забытья меня вывело осторожное прикосновение к плечу. Сзади стояла обеспокоенная Роуз.
— Что с вами, леди? Могу ли я чем либо помочь?
— О нет, Роуз, спасибо за заботу. Я совсем скоро буду в порядке.
— Кто вас обидел, леди?
— Роуз, обижаются те, кто не в силах принять собственное несовершенство. Я же прекрасно сознаю то, что недостойна называться леди. Впрочем, лорда Бестерна это не остановило, вот и переживать не о чем.
— Я не знала, говорить ли вам… Но теперь вижу, что время пришло. Моя прежняя хозяйка, леди Линда Бэрроуз, считалась первой красавицей и почти невестой лорда Бестерна, но я никогда не видела, чтобы он смотрел на нее так, как он смотрит на вас. Он мог остановить свой выбор на любой, но выбрал вас и что-то подсказывает мне, — Роуз трогательно улыбнулась. — Не только по расчету.
Горничная поправила выбившийся локон из моей прически, оправила рукав платья и всплеснула руками.
— Вы красавица, леди. Но некоторым мужчинам нужно не только это. Они смотрят еще и в сердце.
— Ты слишком добра, Роуз.
— Я всего лишь всю свою жизнь наблюдаю за благородными леди и джентльменами. Вы другая, это правда, но вы еще всех удивите.
Я покорно дала приготовить себя к обеду. С тоской вспомнила лабораторию. К сожалению, мне удавалось выкроить для нее не слишком много времени. Только глубоким вечером я спускалась туда, вместе с визом лорда Бестерна. Оказалось, что я забыла попросить колбы Эрленмайера, термометр, приспособление для медленного огня. Виз записывал мои требования с невозмутимым видом. В лаборатории на данным момент был готов только пол — его покрыли плотно прилегающей плиткой и готовились позвать алхимика, чтобы как следует заварил швы. Столы ожидались через пару дней и уже после установки мебели должны были привезти колбы и приборы.
Вниз к обеду я спустилась уже полностью владеющая собой и занималась даже с большим рвением, стараясь не вспоминать о словах леди Уиндхем. Я не должна нравиться ей, достаточно того, что сама леди мне симпатична.
После обеда, я направилась навестить Пруденс, но сиделка загородила телом двери художественной комнаты и сказала, что сестра мужа заболела.
— Передайте Пруденс пожелания о скорейшем выздоровлении, — дежурно ответила я, стараясь заглянуть за плечо сиделки. — Но если она больна, то должна лежать в своей комнате, а не в мастерской.
— Леди Пруденс не меняет свои привычки даже во время болезни, — с нервным смешком ответила сиделка.
Ко мне подошла одна из горничных и попросила пройти в бальный зал, где ждал учитель танцев. Я удалилась со стойким чувством, будто меня стараются не подпустить к Пруденс.
Учитель танцев оказался томным молодым человеком, который за большие деньги был способен восхищаться мастерством даже такого медведя как я. Он мне не понравился своей манерностью и излишними комплиментами. К концу урока, я чувствовала себя облитой липкой патокой. Между тем, замечаний было не мало — фигур танцев я не знала, а тут каждое движение должно было быть доведено до совершенства.
Вышла оттуда совершенно выжатой и за меня сразу принялась леди Уиндхем.
Три дня я терпела пытки под названием этикет, лишь под покровом ночи убегая в лабораторию. Та уже приняла довольно приличный вид, пол отремонтировали, привезли высокие столы, теперь укладывали печь. Руки чесались отправиться по деревням, посмотреть, от чего страдает люд, что нужнее всего.
Оглядывая просторную лабораторию с низким потолком, я мучительно вспоминала, какое медицинское изобретение спасло больше всего человеческих жизней? На память пришла знаменитая история эпидемии холеры в Лондоне. Тогда считалось, что болезнью заражаются через поветрие, но анестезиолог Джон Сноу по карте вычислил колодец на Бродвик стрит, из которого пили больные, одним движением перекрыл воду и остановил эпидемию.
Начинать нужно с простого. Роженицы в нашем мире перестали умирать после того, как хирурги догадались мыть руки между пациентами. До того, почтенные мужи ходили в измазанных сюртуках, и чем грязнее манжеты, тем опытней считался эскулап.
