Не зажигая света, он налил им обоим ликера в рюмки. Он редко пил спиртное, особенно ликер, но ничего другого в доме не оказалось. Он сейчас не мог обойтись без помощи извне, хотя и отдавал себе отчет в том, что помощь алкоголя, вероятно, самая ненадежная в мире.
— Почему ты молчишь, Адам? Ты мне не веришь?
Он выпил ликер и отодвинул рюмку на середину стола. Туда, где лежала рука Евы.
— Я должен сказать правду? — тихо спросил он.
— Может, и нет. Но ведь мы еще никогда не лгали друг другу.
— Когда-то все случается в первый раз. — Он усмехнулся. — Прости. Я сказал глупость.
— Но ведь она здорова. Наша девочка здорова.
— Здорова, — медленно повторил Адам.
— Спасибо, спасибо тебе. — Ева вдруг упала перед ним на колени и, обняв руками за пояс, прижалась головой к его животу. — Мы должны это отпраздновать. Почему мы грустим? Мы не сделали ничего дурного. Мы…
Он осторожно разжал руки Евы и встал.
— Ты куда, Адам? Ты уходишь?
— Да.
— Но что я скажу ей, когда она проснется? Ты придешь к нам?
Он обнял ее за плечи, коснулся губами лба. От этой женщины пахло его Евой, но он знал, что его Ева…
Нет, не умерла. Но с ней случилось превращение. Или же оно случилось с ним?
— Я… я не знаю. Скажи ей, когда она проснется… Передай от меня привет. Я так рад, что она поправилась.
Он сбежал по лестнице и вышел из подъезда.
— Ну что? Когда он приедет? — спросила мать, когда я позвонила ей из автомата на автовокзале.
— Он не приедет. Скажи Еве, чтоб Асю хоронили без него.
Мать была в замешательстве.
— Ты знаешь этих женщин? Что он сказал о них?
— Он любил их обеих, мама. Он не смог выбрать какую-то одну, потому что боялся обидеть другую.
— В результате сделал больно и той, и другой, — заключила мама и вздохнула. — Спасибо тебе, Мурзик. Сейчас я перезвоню Елене Павловне. Она мудрая женщина и все поймет как надо.
— Ты хорошо ее знаешь, мама?
— Насколько один человек может знать другого. — Мама снова вздохнула. — Мурзик, извини, что пришлось тебя потревожить.
— Я хочу пойти на похороны, мама.
— Я позвоню, когда с этим определится.
— Ты тоже пойдешь?
Она ответила не сразу.
— Благодаря Вере я познакомилась с Игорем. Как-нибудь я расскажу тебе об этом поподробней.
— О чем, мама?
Но тут связь разъединилась, а другой двушки у меня не оказалось.
Через какое-то время я узнала, что в день похорон Веры дядя Боря ушел из монастыря. Он не появился и на похоронах Елены Павловны, которая пережила дочку на два с половиной месяца.
3
В поезде я не спала всю ночь — все думала, думала. Нельзя жить, ни о чем не задумываясь, не извлекая уроков, не анализируя, — просто плыть по течению. Недаром еще со школьной скамьи я мечтала о журналистской работе, правда, представляла ее себе совсем другой.
На остановках по окну скользили призрачные блики вокзальных фонарей, в купе долетал сонный голос станционного диспетчера. Потом за окном снова тянулись леса, проносились полустанки, в отдалении светились редкие огни деревень. Люди жили своей привычной жизнью. Я же ехала в неведомое, положившись на слово малознакомого человека. Мама права: я — стопроцентная авантюристка.
На рассвете я приподняла с подушки тяжелую голову и выглянула в окно. Поезд вторгся в степные просторы и теперь мчался по желто-бурой равнине, окаймленной серым небом. Навстречу неслись мокрые нахохленные дома, пирамиды терриконов. В стекло ударяли тугие, как недозревшие вишни, капли дождя.
Мне вдруг захотелось забраться с головой под одеяло, спрятаться от того, что было впереди. Или пересесть на ближайшей станции на встречный поезд и укатить назад, в Москву. Черт с ней, с журналистикой. Тем более что мать права: минимум девяносто процентов пишущей братии на стороне тех, кто больше платит. И все-таки хорошо, что я позвонила Антону: по мне так лучше жалеть о содеянном, чем о не содеянном. Словом, будь что будет.
Вагон слегка покачивало, как лодку на мелководье, при каждом толчке что-то поскрипывало, позвякивало. Сквозь дрему мне чудился шелест морской волны, виделись крупные южные звезды.
Мама называет Антона случайным знакомым. Это потому, что она его совсем не знает, иначе определенно прониклась бы к нему симпатией — Антон умеет завоевывать сердца всех без исключения женщин от десяти до восьмидесяти. Хозяйка дома, где они снимали комнату с верандой, прослезилась, прощаясь с ним, а ее одиннадцатилетняя правнучка смотрела с тоской, как укладывали в машину чемоданы. Случайный знакомый… Ну и что из того, что я познакомилась с Антоном по воле случая?
Я приехала в Анапу с Ленкой Дубровской и пришла в ужас от грязи и сутолоки на городском пляже, тесноты конуры, которую мы делили с двумя студентками из Ростова, длинных очередей в кафе и закусочных и от прочих «прелестей» дикарского быта. Ленка не замечала всего этого, потому что была без памяти влюблена в преподавателя английского, отдыхавшего в санатории «Анапа» с женой и маленькой дочкой. Она целыми днями торчала на санаторном пляже, похожем на большую клетку, и развлекала маленькую Лику, пока Святослав Сигизмундович и его узкобедрая длинноногая мымра заплывали в море. На меня самым гнетущим образом действовала безропотная Ленкина услужливость, покорность, с которой она сносила насмешки в свой адрес красиво развалившейся на топчане Алены, похотливые взгляды Святослава Сигизмундовича, которые он воровато бросал на Ленку и выпендрежных пляжных девочек.
— Как ты можешь так унижать себя? — спросила я у Ленки, когда мы пытались заснуть в похожем на душегубку сарайчике. — Эта кобра терпит тебя только потому, что ей лень нянчиться со своей капризной куклой, а твой Чайлд Гарольд сидит у ее ноги и украдкой любуется разными сучками. Давай бросим их на растерзание духов античной Горгиппии
[3] и махнем в Геленджик.
— Прости, Лорка, но я отсюда никуда не поеду.
Так продолжалось несколько дней. Однажды я проснулась с тяжелой, как зеленый арбуз, головой, пошвыряла в чемодан свои шмотки, натянула на обожженные плечи ковбойку и двинула в сторону автовокзала.
Билетов не было ни в каком направлении. Ни на сегодня, ни на ближайшую неделю. Я затолкала свой тяжеленный чемодан под лавку, которая стояла на солнцепеке, а потому была совершенно пустой, завалилась на нее и накрыла лицо соломенной шляпой.
Я даже не пошевелилась, когда почувствовала, что на меня упала чья-то тень.
— Если нам по пути, с удовольствием подброшу, — услыхала я приятный мужской голос.
