«Балаган, дешевый провинциальный балаган, — подумала я. — Но стихи пронзительные…»
Внезапно погас свет. Это часто случалось — не выдерживали пробки. Обычно Сергей выходил тут же в сени и все налаживал.
«В Москве не бывает такой густой темноты», — только и успела подумать я и вдруг почувствовала, как по мне заскользили горячие ладони. Я оторвала их от себя резким движением. Какое-то мгновение подержала в своих руках и только потом отпустила.
Я вскочила и, ориентируясь на подсвеченное лунным светом окно, пошла к буфету за свечой. Пляшущий огонек выхватил лица трех женщин за столом. Меня поразило сходство их скорбных поз. Я вышла в сени и починила пробки.
Яркий электрический свет безжалостно высветил бледные угрюмые лица. Я оказалась за пределами круга и теперь наблюдала все со стороны.
Сергея в комнате не было.
Я накинула дубленку и вышла в сад. Подо мной качалась земля, тело пылало так, словно я неделю валялась на пляже под июльским солнцем. Сквозь голые ветки деревьев на меня равнодушно взирала луна.
«Бежать, бежать нужно отсюда. И чем скорее, тем лучше, — думала я, бредя снежной целиной. — Из этого дома, из этого города. И от себя…»
В дальнем конце сада светился огонек от сигареты. Я остановилась, раздумывая: идти туда или повернуть назад. Огонек застыл на месте, точно прирос к темной пустоте морозного воздуха. В комнате Зинаиды Никитичны вспыхнул свет. Я очутилась в самом центре желтого прямоугольника от окна.
Я метнулась в сторону и упала бы в снег, если б не Сергей. Он подхватил меня под мышки и поднял в воздух…
В ту ночь я не сомкнула глаз. Ругала себя за безвольность, обзывала предательницей и еще покрепче, а сама прислушивалась, не скрипнет ли лестница.
Ложась спать, я закрылась на крючок, а минут через двадцать встала и тихо откинула его. Если он придет, я его прогоню — обязательно прогоню, но… Пускай он все-таки придет. Нет-нет, бред какой-то, тут же одергивала себя я. Я вспомнила, что совсем недавно осуждала свою старшую кузину, которая завела женатого любовника. Более того, не разговаривала с ней почти месяц. Как вдруг она позвонила мне среди ночи и разрыдалась. Она твердила между всхлипами: «Лорка, скажи, что мне делать? Я слабая, я не могу от Сашки отказаться. Не могу. Я очень слабая…»
«А я сильная, — внушала себе я, вертясь с боку на бок. — К тому же я не имею права…»
На рассвете Тамара вошла ко мне без стука, села в ногах кровати, сгорбившись и опустив плечи.
— Не спишь? Прости за вчерашнее. Только не уезжай от нас, а то беда большая будет. Сережа сказал, я бешусь, потому что у меня ранний климакс. Может быть… Ты тут вовсе ни при чем. Он все равно меня скоро бросит. Из-за тебя или кого-то другого — какая мне разница! Он сказал, что уедет в свою станицу и будет учительствовать. Я за ним поеду. Без него мне уже не жить. Господи, откуда ты только взялась такая?
— Какая? — без всякого интереса спросила я.
— Из сказки будто. Ты, наверное, сама этого не понимаешь.
— Мне все-таки лучше уехать.
— Нет. Только не сейчас. Сергей меня убьет. Он решит, это я заставила тебя уехать.
— Но я… Мне тоже очень тяжело.
— Знаю. Это из-за того, что я такая психованная. Я всех завожу. Прости меня, Ларка. Ты же не виновата, что к тебе мужики липнут. Ты этого часто даже не замечаешь. Правда?
Я пожала плечами. Я замечала. Но далеко не всегда придавала этому значение.
— Я люблю тебя, Ларка. Очень. Что бы ни случилось потом.
Накануне отъезда в Дюссельдорф Антон устроил у себя вечеринку. Я приехала последней — записывала на местном телевидении беседу с писателем, которого выдвинули на соискание Госпремии.
Дверь открыл Сергей, помог раздеться, стараясь не касаться меня. Мы не виделись с позавчерашнего вечера в саду, но мне казалось, с тех пор прошел по крайней мере месяц. Похоже, он чувствовал то же самое. Мы избегали смотреть друг другу в глаза.
Компания была здорово навеселе. Антон представил мне томную златокудрую девицу в платье змеиного рисунка.
— Молодая примадонна нашего ТЮЗа, — сказал он. — Играет фей и прочие романтические персонажи.
— Ты очень много потеряла, — сказала Тамара, когда я села рядом с ней на диван. — Хмырь, что слева от тебя сидит, — он, между прочим, поэт, — читал свои стихари. Дерьмо собачье, но все расхваливали, будто он по меньшей мере Бальмонт. Сама понимаешь — человек местным отделением писателей заправляет, а здесь многие спят и видят себя членами союза. А Сережа вдруг взял и сказал, что за такие стихи надо в Чернобыль ссылать. — Ее глаза блеснули почти счастливо. — Антошка прав — совсем парниша распоясался.
Тамара навалила в мою тарелку закуски. Я потягивала шампанское под пьяную болтовню актрисули, не вникая в смысл слов. Похоже, им там и не пахло.
Сергей сидел справа от Тамары. Он то и дело прикладывался к своему бокалу.
— Антошка за этой крашеной мымрой приволокнулся, — сказала Тамара. Она обращалась ко мне, но слышали, думаю, и все остальные. — Только ты не переживай: такие существуют для разового использования.
— Потише там, — услыхала я голос Антона. Он пристально глянул на меня. Я выдержала его взгляд, и он почему-то занервничал. — Я хотел сказать, сейчас будет тост. — Он встал, поднял бокал. — Я хочу выпить за всех присутствующих женщин. Гусары пьют стоя.
— Какая неразборчивость! — Тамара презрительно хмыкнула. — Я буду пить за нас с Ларкой. — Она выпила шампанское и снова обратилась ко мне: — Ларка, никогда не осветляй волосы блондораном, не то будешь похожа на ведьму, тьфу, фею из ТЮЗа. Налейте-ка еще шампанского. У меня тоже есть тост.
— Тебе уже хватит.
Антон едва сдерживал себя.
— Ты прав, дорогой братишка, но в то же время и не прав. Я пью с горя, сечешь? Пока ты будешь дышать благодатным воздухом Дойчланда, твою подружку будет трахать другой. Ха-ха-ха, только не надо принимать все так близко к сердцу, братишка. Оно у тебя одно, а подружек целая куча. Ты, Антошка, дуралей: тянешься за медным колечком, когда в твоем собственном кармане лежит перстень с бриллиантом. И все равно я хочу предложить тост за тебя, хоть в этом и нет никакой логики. Поехали, что ли?
Она осушила свой бокал под всеобщее молчание.
— Извините, но мне пора.
Саша Березовский первым встал из-за стола и, подойдя к Антону, что-то шепнул ему на ухо.
— Помню. — Антон поморщился. — У меня и так куча заказов. — Он наклонился к своей златокудрой соседке, которую, похоже, совсем развезло, и проговорил что-то, указывая глазами на Тамару.
— Ты совершенно прав — я больная и истеричная. Но только не развратная. — Тамара вдруг схватила мою руку и прижала к своей пылающей щеке. — А она из нас самая чистая. Ясно вам?
