— Но отчего такое доверие к моей особе? — спросила я.
Лидия ответила не сразу:
— Ты самая родная мне душа. Не только по крови. Ты словно повторяешь мою судьбу.
— Ошибаешься, тетя. Я люблю импровизировать.
Она меня не слушала. Она занялась тем, что выбирала из кучи драгоценностей браслеты и складывала их в левое отделение шкатулки. Потом выудила массивные серьги в виде усыпанных мелкими бриллиантами полумесяцев и стала разглядывать их, что-то напевая. Вдруг она сгребла все в кучу, быстро побросала в шкатулку и захлопнула крышку. Я услыхала шаги. На пороге стояла Антонида.
Дом Измайловых для меня был с детства родным. Мы приезжали сюда с мамой, когда я была совсем маленькой, потом я приезжала сюда одна на каникулы. Как и моя кузина Вика, я не ходила в любимых бабушкиных внучках — всю свою любовь она отдавала Димке, которого лелеяла с пеленок. И все равно здесь мне всегда было уютно и вольготно, здесь грело меня ощущение семьи.
Мой дедушка был директором школы. Он умер внезапно, прямо на уроке. Дедушка был старше бабушки на шестнадцать лет.
Его смерть не отразилась на материальном состоянии семьи — бабушка имела широкую клиентуру, состоящую главным образом из зажиточных дам бальзаковского возраста, жаждавших стильно одеваться. Она великолепно шила. Из всех детей только Лидия пошла по ее стопам. Остальные избрали не слишком урожайную ниву интеллектуальной деятельности.
Лидия была младшим ребенком в семье Измайловых. (Мне нравится эта фамилия. Быть может, потому, что, согласно семейному преданию, ее обладатели ведут свой род от турецкого паши Измаила, увековеченного лордом Байроном. Увы, мама, желая отомстить отцу, записала меня на свою, девичью.) В семнадцать она стала матерью. Уж не знаю, почему Лидия не вышла замуж за Димкиного отца — судя по всему, это тоже одна из ревниво охраняемых семейных тайн. Этого типа я помню: пил безбожно, торговал на базаре натюрмортами собственного изготовления, писал афиши для кинотеатров и тому подобное. Рассказывают, окочурился в какой-то канаве. В ту пору еще была жива моя бабушка, которая заказала по своему несостоявшемуся зятю поминки. Лидия с Димой как раз отдыхали в Сочи. Никто и не подумал сообщить им о случившемся.
Когда-то мы с Димкой были не разлей вода. Он всего на год с небольшим меня младше, но, в отличие от меня, всегда опережал свой возраст и в физическом, и в умственном плане. Словом, нам обоим есть что вспомнить из прошлого.
Особенно мне запомнилось то лето теперь уже пятнадцатилетней давности.
…Я закончила девятый, Димка восьмой. Он был помешан на «Queen», и я привезла ему из Москвы новый альбом и фотографии Фредди Меркури, которые с трудом отыскала на барахолке. В то время у меня еще не было кумиров в музыкальном мире, если не считать моей стойкой, прошедшей сквозь бури и ураганы любви к музыке Чайковского. Зато я бредила цирком, как когда-то балетом, и мечтала сделать карьеру акробатки-наездницы. По сей день не могу понять, откуда во мне такие фантазии.
На третий день моего пребывания у Измайловых Дима привел во двор белую лошадь. Она стояла под моим окном и хрустела травой. Ни до, ни после этого события не испытывала я столь ослепительной радости. Я выделывала на спине смирно стоявшей Аиды — так звали мою новую игрушку — всевозможные штучки-дрючки, потея в своем блестящем черном трико от неимоверных усилий, когда у ворот остановилась белая «Волга» и из нее вышли нарядная женщина и молодой человек в темных очках.
Так я познакомилась с Космачевыми. Матерью и сыном.
— Очень одаренный мальчик, — комментировала в тот вечер бабушка, утюжа на большом столе под яркой стосвечовой лампочкой отрез темно-розовой фланели. — В четырнадцать лет закончил экстерном школу. Знает немецкий и французский. Учится одновременно в двух институтах. А стихи какие пишет!.. Парню-то всего ничего — девятнадцать лет.
Помню, Юрасик понравился мне с первого взгляда. Если бы не всепоглощающая страсть к цирку, в ту пору владевшая мной безраздельно и подавлявшая все иные ощущения и желания, Георгий — Юрасик — Космачев стал бы моей первой любовью. Может, он и был ею, кто знает?..
— Но мамаша его еще та штучка, — продолжала свой монолог бабушка. — Строит из себя форменную аристократку, а сама не может отличить Есенина от Маяковского. Георгий, слава Богу, в дядьку пошел. Митя, ты помнишь Михаила Андреевича Орлова? — обратилась она к внуку.
Я заметила, что Лидия подняла голову от «Советской женщины» и с беспокойством взглянула на мать.
— Помню. А почему он не пишет нам? Он же обещал писать, — с обидой в голосе сказал Димка.
— Твой дедушка его не любил. — Лидия притворилась, будто внимательно изучает какую-то выкройку. — Да и мои братья-сестры все как один его…
— Лида, ребенку совсем ни к чему знать про отношения между взрослыми, — строго одернула тетку бабушка. — Он не пишет потому, что эмигрировал в Западную Германию. Это, как тебе известно, капиталистическая страна.
— А если он вдруг умрет, кому все останется?
Димка подмигнул мне.
Обе женщины уставились на него так, словно он съел лягушку. Потом они переглянулись и каждая вернулась к прерванному занятию.
— Мне, наверное. Он говорил, что очень меня любит. Хоть бы он не женился там, в Германии.
Я не могла понять, шутит Димка или говорит серьезно. Что касается взрослых, то они восприняли его высказывания всерьез.
— Как тебе не стыдно! — воскликнула Лидия и в сердцах швырнула «Советскую женщину» на пол.
— Господи, прости несмышленыша! — Бабушка осенила свою грудь размашистым крестом. — С какой такой радости он должен оставить все тебе? У него есть племянница и внук.
— Они стыдятся его, а я им горжусь, — заявил Димка. — Анжелика Петровна сказала, что из-за дядьки ее не приняли в партию. Может, и меня не примут в комсомол, если я возьму и скажу, что Миша Орлов — мой отец.
— Не смей! — Мне показалось, бабушка швырнет в Димку горячим утюгом. — Еще чего сдуру выдумал!
— Он же далеко. Да и ты сама говорила, что Миша Орлов не боится сплетен. Уж лучше иметь папочку-капиталиста, чем алкаша. Мамуленция, ну почему ты у меня такая старомодная? За Орловым женщины табуном ходили, а ты предпочла ему этого козла.
— Молчать! — Я и не подозревала, что бабушка может впасть в такую ярость. Ее лицо исказилось до неузнаваемости. — Не смей разговаривать так с матерью!!
Димка не спеша встал с дивана, отвесил бабушке нарочито глубокий поклон и, насвистывая «Богемскую рапсодию», отвалил в сад.
Юрасик снова приехал на следующее утро. Один. Он пригласил нас с Димкой на прогулку по городу.
Я надела соломенную шляпу с букетом шелковой сирени возле тульи — один из лучших образчиков вдохновенного мастерства Лидии, — Димка вырядился в атласные шорты и майку с надписью «Queen». Мы объедались мороженым в «Снежной королеве», самом элитном в городе кафе, где даже был кондиционер, зашли на местный пляж — там у Юрасика оказалась масса знакомых, — потом пили холодный апельсиновый сок на террасе особняка Космачевых. Словом, предавались всем известным по тем временам светским удовольствиям. Закончили вечер у нас в столовой за самоваром и пирогом с вишнями. Юрасик глядел в окно поверх Димкиной головы и читал стихи. Одно четверостишие помню по сей день:
