– Удивительно. Я собиралась тебе сказать то же самое.
– Тогда ты первая, – сказал он.
– Нет, лучше ты. Расскажи, что произошло.
– Понимаешь, – начал он, – еду я по загородной трассе, а навстречу несется машина. За рулем женщина, очень похожая на тебя, а рядом с ней в дорогом белом костюме, с развевающимися на ветру волосами, усталый, но довольный – миллиардер, любитель тенниса Чарльз Уильям Бишоп. Все произошло в считаные секунды, и машина тут же скрылась из виду. Все-таки скорость была немалая, сорок миль в час.
– Восемьдесят, – уточнила жена. – Если две машины двигаются навстречу друг другу со скоростью сорок миль, то в сумме получается восемьдесят.
– Да, верно, – согласился он. – Ну, что ты думаешь по этому поводу? Странно, правда?
– И в самом деле, – ответила жена. – А теперь послушай мою историю. Сегодня днем еду я со скоростью сорок миль в час по загородной трассе, а по встречной полосе летит машина с такой же скоростью, и мне показалось, будто за рулем сидит мужчина, вылитый ты, а рядом с ним – прекрасная испанка, наследница огромного состояния Карлотта де Вега Монтенегро. Все произошло очень быстро, я была потрясена, но тормозить не стала. Удивительное совпадение, да?
– Еще вина? – тихо спросил он и почему-то наполнил ее бокал до краев.
Они долго сидели, разглядывая друг друга, наслаждаясь вином и слушая стук теннисных мячей, которые летали туда и обратно, как послушные, кроткие голуби на фоне вечернего неба. Видимо, на кортах было немало завсегдатаев, приехавших поиграть в свое удовольствие.
Бернард прочистил горло, взял нож и стал водить им по скатерти.
– Думаю, – сказал он, – это и есть способ решения наших нетривиальных проблем.
Он очертил на скатерти удлиненный прямоугольник и провел линии вдоль и поперек, чтобы вышло похоже на теннисный корт.
Поверх теннисной сетки Тримбл с женой провожали взглядом удаляющиеся фигуры Чарльза Уильяма Бишопа и Карлотты де Вега Монтенегро. Те качали головами, понурив плечи в лучах полуденного солнца.
Жена Бернарда полотенцем промокнула пот у него на щеках; он тоже коснулся полотенцем ее щеки.
– Ай да мы! – сказал он.
– Как по нотам! – ответила она.
Они посмотрели друг на друга, и каждый отметил усталый от приятного времяпрепровождения, но вполне довольный взгляд.
Собачья служба
Молодой пастор Келли бочком протиснулся в кабинет отца Гилмана, помедлил и огляделся по сторонам, как будто собирался выйти, чтобы тут же зайти снова.
Подняв голову от бумаг, отец Гилман спросил:
– Что-то случилось, отец Келли?
– Даже не знаю, – ответил тот.
Отец Гилман не выдержал:
– Не могу понять, ты ко мне или от меня? Прошу, заходи, присаживайся.
Отец Келли робко шагнул через порог кабинета и наконец сел, не сводя глаз со старого священника.
– Итак? – поинтересовался отец Гилман.
– Итак, – подхватил отец Келли. – В общем, все это как-то нелепо и странно – может, и говорить не стоит.
Тут он умолк. Отец Гилман выжидал.
– Речь идет о той собаке, святой отец.
– О какой собаке?
– О той, что кормится при больнице. По вторникам и четвергам этот пес тут как тут: ему повязывают красный шейный платок, и он сопровождает отца Риордана, когда тот обходит больничные палаты второго и третьего этажей: одно крыло, другое, наверх, а потом вниз, на выход. Пациенты в этой собаке души не чают. Она им поднимает настроение.
– Ах да. Припоминаю этого пса, – сказал отец Гилман. – Какое благо, что к больнице тянутся такие животные. Но что тебя тревожит?
– Видите ли… – начал отец Келли. – У вас сейчас найдется минутка, чтобы взглянуть? Он занимается весьма необычным делом.
– Необычным? В каком смысле?
– Понимаете, святой отец, – сказал отец Келли, – на этой неделе пес дважды приходил в больницу один и сейчас прибежал снова.
– А отец Риордан? Разве он не на обходе?
– Нет, святой отец. О том и речь. Пес совершает обход сам по себе, в отсутствие отца Риордана.
Отец Гилман фыркнул.
– Только и всего? Очевидно, собачка весьма смышленая. Как та лошадь, которая в годы моего детства возила молочный фургон. Она сама знала, куда сворачивать и у каких домов останавливаться – молочнику даже не приходилось ее понукать.
– Нет-нет. Здесь другой случай. По-моему, собака не так проста, но что у нее на уме – не могу понять, а потому решился позвать вас, чтобы разобраться на месте.
Отец Гилман со вздохом поднялся с кресла.
– Так и быть, пойдем, надо взглянуть на таинственное животное.
– Сюда, святой отец, – сказал отец Келли и провел его по коридору, а потом вверх по лестнице на третий этаж.
– Полагаю, святой отец, пес где-то здесь, – предположил молодой священник. – Да вот же он.
Пес с красным платком на шее вышел из семнадцатой палаты и направился, не обращая на них никакого внимания, к восемнадцатой.
Оставшись в холле, они видели, как собака села у койки и будто бы стала чего-то ждать.
Тяжелобольной пациент заговорил, отец Гилман и отец Келли прислушались, но не смогли разобрать его шепот; а пес между тем безропотно сидел подле кровати.
Наконец шепот умолк. Пес вытянул переднюю лапу, дотронулся до койки, немного выждал и направился в следующую палату.
Отец Келли покосился на отца Гилмана.
– Ну, каково? Что там происходило?
– Боже праведный, – выдавил отец Гилман. – Сдается мне…
– Что, святой отец?
– Сдается мне, пациент исповедовался псу.
– Но это невозможно.
– Ты же видел. Невозможно, а вот поди ж ты.
Стоя в тускло освещенном холле, святые отцы пытались уловить шепот следующего пациента. Они приблизились к двери и заглянули в палату. Пес терпеливо ждал, пока исповедующийся облегчал душу.
Наконец пес у них на глазах опять протянул лапу, чтобы коснуться койки, и вышел из палаты, не удостоив их взглядом.
Священники замерли в оцепенении, а потом безмолвно двинулись следом.
В соседней палате пес привычно сел у койки. Через мгновение пациент его заметил, улыбнулся и сказал слабым голосом:
– Благослови меня.
И пес сидел не шелохнувшись, пока больной нашептывал что-то свое.
Так они прошли вдоль всего коридора, от палаты к палате.
В какой-то момент молодой священник посмотрел на отца Гилмана и увидел, что лицо у него исказилось и залилось краской, а на висках набухли вены.
