Я наклонился, и он сбивчиво заговорил.
Шепотом, шепотом, шепотом.
– Уяснил? Попытаешься?
– Попытаюсь! – ответил я. – Ах ты, черт, черт, черт!
В коридоре – шаги. Мне послышался чей-то крик.
Я схватил телефонную трубку. Набрал номер.
Потом выбежал через ту же застекленную дверь, обогнул дом и оказался на тротуаре.
Невдалеке завыла сирена, потом вторая, третья.
К тротуару подкатили сразу три пожарно-спасательные бригады – в такой час у них обычно бывает затишье. Девять бойцов-спасателей, соскучившихся по настоящей работе, бросились к дому.
– Блэр! – завопил я во все горло. – Я тут! Проклятье. Дверь случайно захлопнулась! Там, за углом! Старик умирает. За мной!
Я бросился бежать. Спасатели, одетые в черную форму, устремились следом, не разобравшись, что к чему.
Мы распахнули застекленную дверь. Я указал пальцем на Весалиуса.
– Выносите его! – скомандовал я. – В больницу Бротмана! Скорее!
Джеральда уложили на каталку и без промедления вывезли через ту же дверь.
У нас за спиной раздавались истерические вопли Блэра.
Джеральд Весалиус тоже их услышал; он весело помахал рукой и стал выкрикивать:
– Пока-пока, счастливо оставаться, прощай, всех благ, будь здоров, не поминай лихом!
А мы между тем бежали к санитарному транспорту.
Джеральд заходился смехом.
– Юноша!
– Что, Джеральд?
– Ты меня любишь?
– Конечно, Джеральд.
– Но ты ведь не намерен забирать надо мной власть?
– Нет, Джеральд.
– А над моими мыслями?
– Ни в коем случае.
– А над моим телом?
– Ни за что, Джеральд.
– Пока смерть не разлучит нас?
– Пока смерть не разлучит нас.
– Хорошо.
Бегом, бегом, вперед, вперед, через газон, по дорожке, к санитарной машине.
– Юноша.
– Да?
– В храме веданты?
– Да-да.
– В прошлом году?
– Да-да.
– Проповедь на тему «Величие всеобъемлющего смеха»?
– Я на ней присутствовал.
– Момент настал!
– Ну да, ну да.
– Хохотать до упаду?
– Хохотать до упаду.
– Взахлеб, от души?
– Господи, конечно, взахлеб и от души!
Тут в груди у Джеральда рванула бомба, а из гортани хлынула взрывная волна. Мне ни разу в жизни не доводилось слышать такого взрыва ликования; меня самого душил смех, но я бежал рядом с каталкой, которую без промедления толкали вперед и вперед.
Мы улюлюкали, вопили, орали, задыхались, втягивали в себя и выдыхали фейерверки веселья, как мальчишки в забытый богом летний денек, когда можно упасть на тротуар и содрогаться в притворных корчах, изображая разрыв сердца или приступ удушья, жмуриться от громового «ха-ха-ха» и «ох-хо-хо» и умолять: «Кончай, Джеральд, я сейчас сдохну, ха-ха, ох-хо-хо, господи, ха, хо», и опять «ох-хо-хо», пока не охрипнешь до шепота.
– Юноша?
– Что еще?
– Фараон Тутанхамон.
– Ну?
– Его мумию нашли в гробнице.
– Ну.
– У него губы изогнуты в улыбке.
– С чего бы это?
– А между передними зубами…
– Что?
– Застрял черный волос.
– И что из этого?
– А то, что человек перед смертью всласть покушал. Ха-ха!
Ха-ха, о господи, хо-хо, скорей, бегом, скорей, бегом.
– И последний вопрос.
– Ну, что еще?
– Ты готов со мной сбежать?
– Куда?
– К пиратам.
Мы наконец-то добрались до машины «скорой помощи», и Джеральда вкатили в распахнутые двери.
– К пиратам! – громогласно повторил он.
– Ладно, Джеральд, хоть бы и к пиратам – я с тобой!
Двери захлопнулись, взвыла сирена, заурчал двигатель.
– К пиратам! – прокричал я вслед.
Летняя пиета
– Скорей бы, – сказал я.
– Да уймись ты, а? – отмахнулся мой брат.
– Не могу заснуть, – твердил я. – Завтра тут такое будет – прямо не верится. Два цирка в один день! «Братья Ринглинг» приедут на длиннющем поезде в пять утра, а через полчаса и «Братья Дауни» прикатят – на грузовиках. Я лопну.
– Знаешь что, – сказал мой брат, – давай-ка спать. Завтра подъем в полпятого.
Перевернувшись на другой бок, я все равно не смог уснуть: шутка ли дело – я так и слышал, как в нашу сторону движутся сразу два цирка, которые перевалили через горизонт и уже начали подниматься вместе с солнцем.
Как-то совсем незаметно стрелки часов подкрались к четырем тридцати, и мы с братом спустили ноги в холодную тьму, оделись, схватили по яблоку вместо завтрака, выскочили на улицу и помчались под горку в сторону железнодорожной станции.
Еще толком не рассвело, а «Братья Ринглинг», объединившись с «Барнумом и Бейли»,
[3] уже прибыли на длинном составе, в общей сложности из девяноста девяти вагонов, в которых ехали слоны, зебры, лошади, львы, тигры и акробаты; мощные паровозы пыхтели в утренней дымке, выдыхая клубы черного дыма; двери товарных вагонов раздвинулись, чтобы выпустить в темноту лошадей, цокающих копытами, и осторожных слонов, и целое полосатое стадо зебр, плотно сбившихся в ожидании зари, а мы с братом хотя и дрожали от холода, но все же не сходили с места, потому что ждали, когда начнется парад-алле – самый настоящий парад-алле, в котором все животные пройдут через предрассветный город к дальним пустырям, где шатры будут шептаться со звездами.
Стоит ли говорить, что мы с братом присоединялись к этой процессии, вместе с нею поднимались в горку, а потом пересекали весь город, который и подумать не мог, что мы уже на ногах. А мы были тут как тут и сопровождали девяносто девять слонов, сотню зебр, две сотни лошадей и большой грузовик с немым оркестром в сторону пустыря, который сам по себе не представлял ничего особенного, пока вдруг не расцветал высокими яркими шатрами.
